Зачем?
(ответ на вопрос: «Зачем писать?»)
Русь, куда ж несешься ты? дай ответ.
Не дает ответа.
Николай Гоголь
Всегда ли мы задумываемся над оттенками значений близких по смыслу слов, или синонимов? Взять, к примеру, местоименные слова — генетические «исходы» речи и ее частей, как тонко подметила Н.Ю. Шведова в работе «Местоимение и смысл», оформляющие вопросы: почему, отчего, зачем, почто (устаревшее). Русский поэт конца XIX века С.Я. Надсон, переводя знаменитое «Warum…» Г. Гейне, употребил в самом начале форму «отчего» не только как трехсложную, удобную для ритмомелодики скрытого хорея, которым он переложил по-русски написанный ямбом немецкий текст, но и как наиболее нейтральную с точки зрения оттеночной семантики. Ведь Г. Гейне вместе со всей природой горюет о расставании с любимой, когда любые причины или цели, а тем более обстоятельствах разлуки отступают на задний план:
Отчего так бледны и печальны розы.
Ты скажи мне, друг мой дорогой...
Отчего фиалки пламенные слезы
Льют в затишье ночи голубой?
И, чего скрывать! — переводчик ведь тоже, как и автор, был поэтом, а значит — творческой личностью, которой сам Бог дал право на свободу самовыражения...
Видимо, именно поэтому Т. Маргамова спустя сто лет после С. Надсона дала свой вариант перевода, притом употребив в самом начале местоимение зачем и потом дважды повторив его в анафоре, да, к тому же, сохранив ямбический рисунок авторского оригинала:
Зачем о розы так грустно-бледны,
Зачем, дорогая, ответь?
Зачем в молчанье погружены
Голубые фиалки в траве?
Но... Зачем, или почему, или отчего, или уж почто эти поэты-переводчики так (а другие — иначе!) сделали?.. или сотворили?..
Вот здесь мне совершенно случайно вспомнился фрагмент из замечательной книги (Майский И.М. Воспоминания советского посла: В 2-х книгах. Книга 1. — М.: Наука, 1964. — 461 с. URL: https://libking.ru/books/nonf-/nonf-biography/1102707-ivan-majskij-vospominaniya-sovetskogo-posla-kniga-1.html). Ее шестнадцатилетний герой (он же автор мемуаров) вспоминает, как однажды, далеким летом, задался вопросом, есть ли у него талант поэта или нет:
«Писать, творить уже стало для меня потребностью. Стихи сами собой складывались в голове, руки невольно тянулись к перу и бумаге. И выходило как будто бы довольно складно. Но значит ли это, что у меня есть настоящий, большой поэтический талант? В 16 лет все пишут стихи, однако Пушкины и Некрасовы рождаются раз в столетие. Что ж я такое: один из обыкновенных гимназических стихоплетов или же человек, отмеченный «искрой божьей»?
Настроения мои часто и резко колебались то в одну, то в другую сторону. Иногда мне казалось, что в душе у меня горит яркий огонь таланта и что мне суждено стать крупным поэтом. Тогда я воображал себя вторым Некрасовым (я признавал только «гражданскую поэзию») и в ярких красках рисовал, как я отдаю все свое дарование на службу делу народа и как мой гневный стих ударяет по сердцам людей «с неведомою силой». В такие минуты я чувствовал себя счастливым, могучим и непобедимым. Иногда же, наоборот, мне казалось, что я совершенная бездарность, что стихи мои никуда не годятся и что все мои творческие попытки являются лишь «пленной мысли раздраженьем». Тогда на меня находили уныние, депрессия, неверие в свои силы. В такие минуты я ходил мрачный, нелюдимый и любил декламировать знаменитой гейневское «Warum?»:
Warum sind denn die Rosen so blass,
O, sprich, mein Lieb, warum?
Wanim sind denn im grünen Grass
Die blauen Veilchen so stumm?
И, дочитавши до конца это изумительное стихотворение, я в состоянии глубокого пессимизма задавался вопросом:
— Разве жизнь, природа, человечество, идеи, мысли, чувства, радости, печали, стремления — разве все это не есть одно сплошное, роковое «Warum?»
Я тщательно скрывал от всех минуты моих упадочных настроений, но пред Пичужкой (подруга юного героя — А. Б.) моя душа открывалась. Я искал у нее утешения и одобрения. И она мне это давала. С каким-то чисто женским умением она успокаивала меня и возвращала мне веру в самого себя. Особенно врезался мне в память один случай.
Как-то тихой лунной ночью мы с Пичужкой возвращались на пароходе в Сарапул из Чистополя, куда мы ездили проводить знакомого приятеля. Спать нам не хотелось, и мы долго сидели на палубе, наслаждаясь открывавшейся перед нами картиной. Могучая темноводная Кама тихо сияла под серебром лунного света. Высокие берега, густо поросшие хвойными лесами, угрюмо свешивались над ее шумными струями. Равномерные удары пароходных колес гулко отражались по крутоярам, переливались протяжным эхом и где-то замирали вдали.
Потом мы заговорили. Я вновь коснулся своего больного вопроса. Я долго доказывал Пичужке, как важно было бы, чтобы я имел поэтический талант: я горы сдвинул бы с места, я поразил бы в самое сердце «ликующих и праздноболтающих», я вдохновил бы своей песней народ на борьбу. Я закончил свои мечты горестным восклицанием:
— Если я не стану большим поэтом, то не стоит жить!
Пичужка дружески положила руку на мое плечо и каким-то особенно проникновенным{6} голосом сказала:
— Жить стоит, если ты даже и не станешь большим поэтом.
Пичужка была права. С тех пор прошло много, очень много лет. Я не стал ни большим, ни даже маленьким поэтом. И тем не менее, оглядываясь на весь пройденный мной путь, я с глубоким убеждением могу воскликнуть:
— Да здравствует жизнь!»
Не правда ли, увлекательно написано? А главное — понятно?.. С пониманием, пришедшим к автору потом, в зрелости, когда вопросы, почему, или зачем, или почто... просто растворились в мареве уже далекой, но такой прекрасной, наполненной мечтами и надеждами юности...
Да, местоимение зачем, будучи вопросом, весьма емкое слово, можно сказать — безразмерное. Заставляющее сосредоточиться, собраться с мыслями, включить личную логистику, потревожить собственный Логос. Ответственное... Ведь внутренняя форма слова или любого иного вербального знака (это уж я вам, дорогой читатель, точно скажу, как филолог-профессионал, причем сошлюсь на великого Александра Афанасьевича Потебню и его работу «Мысль и язык») и рождается, и умирает, и воскресает в нашем сознании только при нашем контакте с окружающим миром. В ней наш опыт запечатлевает не только образ, представление нашего сознания, творческого воображения о вещах, людях и положениях, но и авторский посыл-импульс, как своеобразный индикатор антропогенности, рождения нашего ответного движения к Жизни, непременно живого (пусть и тавтологически) и теплого человеческого (оно же субъективное, индивидуально ощущаемое и имманентное личностное и личное) начала, для каждого из нас абсолютно своего, родного... Похожих не было и нет, как говорится. И не будет. А зачем? Ведь прав же герой Э. Успенского лев Чандр, когда на вопрос Чебурашки, какой друг ему, льву, нужен, ответил: «Не знаю. Просто друг»? Или все-таки нет?..
