Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир…
Ф.И. Тютчев
…Ну, а мне предложили через интернет-журнал «Парус» что-то сказать, что-то пожелать молодым начинающим писателям, побеседовать в кают-компании о настоящем и будущем. Задумался, конечно... И тут же в сознанье вошли строки Тютчева, поставленные мною в эпиграф. Да если честно они и не выходят у меня из сознания в последние годы моей земной жизни. Этому есть ряд причин — как моего личного состояния, так и состояния страны, окружающего нас мира, переживающего, проживающего, поистине «минуты роковые».
Мир на сегодня (15 октября 2023) находится именно в состоянии таких «минут», где каждая последующая ещё более роковая, чем предыдущая... И что-то сказать в такие минуты к будущему — это, поистине, оказаться собеседником самого Рока... И нелёгкая это задача — в минуты роковые что-то желать, что-то говорить молодым писателям — и просто людям. Лёгкое, беззаботное, весёлое — не подходит: не те минуты... Что-то безнадёжно роковое — слишком грустно. Это означало бы признать полную нелепость, несостоятельность человеческого бытия, к чему и так человечество опасно приблизилось. Само или кто-то подвёл?.. Но какой смысл, стоя на краю бездны, искать ответ на этот уже запоздалый вопрос?.. Надо или перешагнуть бездну... Или хотя бы отступить от обрыва назад — на твердую земную почву, к уверенности, что не сползём с оторвавшимся комом земного дёрна в клокочущую огненную лаву или в пучину Мирового Океана...
Какой он — писатель будущего? И каким будет это будущее? Конечно же, будущее, если оно будет, вытекает из настоящего. Кто мы и какие мы в настоящем, примерно таким будет и будущее; с небольшой поправкой на гаджеты, на родителей, на среду, «и на всякую ерунду», что называется Космос, Хаос, Энергия, «светил численность». Поэтому будут и фантасты, и реалисты, и, как это ни странно, будут и фашисты. Конечно, называться они будут по-другому, безобидно, даже благожелательно.
Так способен ли молодой писатель настоящего ощутить, а ещё больше — создать такую земную уверенность в своих мыслях, в душе, и в окружающих его людях, уверенность, которая позволит ему перешагнуть Бездну: «Кто голос духа своего услышит, тот над бездною да вознесётся» (Сергий Радонежский).
Может, в этом и есть смысл нашего пребывания на Земле, дабы «услышать духа своего голос»; и помочь услышать другим. Отсюда и — «Духовной жаждою томим в пустыне мрачной я влачился...»
Думаю, будущее не только за человеком «слова и дела», но за человеком мысли, и уже не той, которую мы словесно то и дело проговариваем в разговорах, в спорах, в написании рассказов, повестей, газетных статей — а мысли молчаливой, задумчивой, слышащей «духа своего голос».
Окидываю взором доступного мне духа, сегодняшнее состояние мира, особенно западной цивилизации — довольной, сытой, хорошо обустроенной механически, увлекающей за собой другие народы, — вглядываюсь в её морально-этическое состояние: чем она наполняет остальной Мир?.. Не хочешь, но ощущаешь, что будущего у этой цивилизации нет; в эту сторону — гибель. И боюсь, что гибель механической цивилизации Запада роковая, то есть предначертана. Об этом очень верно написал их же европейский — английский — писатель Олдос Хаксли в романах «О дивный новый мир» и «Остров». Роман «Остров» начинается и заканчивается птицей-вещуньей, произносящей всего одно слово: «Внимание». К сожалению, Россия, на переломе Эпох, на смене тысячелетий и начертанного ей пути, не прислушалась к птице-вещунье и её «вниманию» и потянулась за цивилизацией, у которой нет будущего, за цивилизацией, дух которой состоит из каталогов потребления. А на этом пути чем дальше, тем безнадёжнее...
Ну, и к молодым писателям и читателям
Вот, один из студентов Московского государственного института культуры в ответ на мои размышления о Достоевском (ведь мы все его проходили — кто в школе, кто в других местах...) написал следующее:
«Есть одна цитата из В. Пелевина: “Будь проклята темная достоевщина, связавшая русского человека по рукам и ногам. И будь проклят русский человек, только ее одну и видящий вокруг”. И вот, очень уж она мне импонирует. Глядя на тот ад, что сейчас происходит за окном, я всё тверже убеждаюсь в том, что нам нужен не мир “Тюрьма, музей, скит”, не такая “птица-тройка”. Не тот мир, что строился бы на вездесущем унизительном сострадании и покорности жизни. Куда он нас приведет?
Нам нужен мир непокорных, амбициозных людей. Людей из песен Ю. Визбора. Тех Энтузиастов-Москвичей с горящими глазами, которые ни при каких обстоятельствах не опускали рук и шли в будущее с гордо поднятой головой. А ещё, самая малость — флаг, под который захочет встать каждый. Флаг просвещения. Только так мы сделаем мир лучше для всех. И это то, во что я верю».
Для студента первого курса он неплохо выразился. Впрочем, он студент-заочник. А заочник может иметь «опыт — сын ошибок трудных», как житейский, так и духовно-мыслительный. Любопытно, как он думает сегодня?.. Скорое всего так же, как и в 2020, когда это писал. Человек меняется нескоро... Да и неплохой он человек, это видно по его мысли, по флагу...
Я тогда отвечал ему по поводу амбициозности, что ведь и Радион Раскольников с его «Вошь я или право имею?..» — был амбициозным. И тот, который проявился в Европе за ним следом: «Убивайте, убивайте!.. Я всё беру на себя...» — тоже был амбициозным, очень даже амбициозным... Но ведь ничего на себя не взял. На Нюрнбергский процесс не явился, не заявил с трибуны суда: «Я всё беру на себя!..», а глотнул цианистого и исчез, как нашкодивший бес...
И вот Европа опять под обаянием очередного амбициозного, на этот раз украинского, «спасителя Европы». Она запрещает европейскому сознанию знать и читать Достоевского, словно исполняет заветы писателя Пелевина. Но ведь то, что произошло на Украине и происходит сегодня в Палестине, это же как раз то, о чём предупреждал Россию, Европу, Мир Ф.М. Достоевский. И в той же Палестине схлестнулась такая дремучая-гремучая смесь, спесь племён и народов, такая амбициозность людей, идей... помноженных на жажду экономического и политического превосходства Америки и Европы над остальными народами Мира, что «проклятая тёмная достоевщина русских» может оказаться не так уж и тёмной, как показалась когда-то Пелевину. Да и не только Пелевину, большей части советской интеллигенции 90-х, уверовавшей в свет с Запада...
Я не знаком с творчеством писателя Пелевина, и слова, выдернутые из всего его творчества, всего направления его мысли могут вводить нас в заблуждение, как это часто с выдергиванием цитат бывает. Но если это завет писателя Пелевина молодым писателям и читателям России, то я с его тезисом не согласен.
Когда-то, в году 1984, мною было записано в виде эссе одно моё отношение к одному моменту той нашей советской жизни, которое так и называлось «Несогласие». Оно не получило гласности ни тогда, когда писалось, ни позже, во время «гласности и перестройки». Да автор к этому сильно и не стремился. Но в том «Несогласии» есть такие слова: «Правда — это русский Бог. Есть правда — веруем. Нет правды: “Народ безмолвствует”». Что может быть за этим «безмолвствует», которым закончил Пушкин «Бориса Годунова»? Тупая покорность тёмного народа?.. Или его удивление перед неправдой власти — оторопь, ступор... Что было за ступором, за тем пушкинским «безмолвствованием» нам известно из слов летописца:
«Сердца окаменели, умы омрачились: вблизи свирепствовало злодейство, а мы думали, оно минует нас или искали в нем личных выгод. В общем кружении голов все хотели быть выше своего звания: рабы хотели быть господами, чернь — дворянством, дворяне — вельможами… Гибло Отечество…».
Да, это по-настоящему один из самых темных, трудных моментов в русской книге бытия. Но разве в 90-х мы не подошли к такому же моменту?.. И, надо отметить, что после того пушкинского «Народ безмолвствует», после того момента «русской смуты» Россия поднялась окрепла, утвердилась на суше и на море, как до того не бывало!.. И не только в военных действиях: отодвинула от русских рубежей шведов, отправила тихо доживать на убогий остров амбициозного Наполеона... Но и в так называемой культурной, просвещённой жизни родила целую плеяду поэтов, историков, живописцев... того же приведённого мной эпиграфом Тютчева, Лермонтова... А баснописец Иван Андреевич Крылов? Разве он слабее французского Лафонтена и даже Эзопа:
Послушать, кажется, одна у них душа, —
А только кинь им кость, так что твои собаки!
(1815)
Разве в этом мы не узнаем себя, наших друзей по Советскому Союзу, по Варшавскому договору?..
А Пушкин!.. Разве он беднее Шекспира или Гёте?..
— Но всё это вопреки деспотической власти, — скажут мне демократические люди, вожделенно смотрящие на западную свободу... Почему только вопреки?..
Ещё и потому, что тютчевское безмолвствование, безмолвие, это кроме всего прочего, всякого «вопреки», ещё и разговор с Богом... Каким бы вы его себе не представляли. Да и без «вопреки» мало что рождается, чаще гниём, как сытая плесень...
И вот, следом за Карамзиным, Тютчевым, Пушкиным явилась эта самая тёмная достоевщина, предрёкшая европейскому миру его катастрофу; и русскому — тоже, если он слепо, бездумно, подражательно потянется за европейским. Не стану надёргивать все его предсказания... Но думаю, что Европа сегодня запрещает своему европейскому сознанию Достоевского по той же причине, по которой не удостоила Нобелевской премии английского писателя-философа Олдоса Хаксли, хотя думающая общественность Англии и Америки семь раз номинировала его на Нобелевскую премию. Но не дали...
Советского Иосифа Бродского, никому в мире неизвестного, кроме кучки русскоговорящих евреев, и десятка вычурных интеллектуалов, удостоили. А титана англо-американской литературы — нет... Почему так?..
Да и между Достоевским и Пелевиным, с его проклятием достоевщине и русскому человеку, стоит ещё одна фигура — поэта-символиста А.А. Блока, с русским обращением к европейцам — из тёмной достоевщины: «Нам внятно всё — и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений...»
И ведь германский гений оказался действительно сумрачным, даже жутко мрачным... Это показал гитлеровский нацизм, с его концлагерями, печами, газовыми камерами, явившийся в Европе, в Германии и стоивший той же Европе и особенно — России (10 миллионов Европе и 27 — России) человеческих жизней, не доживших свои земные сроки. И ведь в германо-гитлеровском нацизме участвовали не только немецкие лавочники, завсегдатаи пивных и мясники, но и учёные люди!.. участвовала мысль Ницше, гений Гегеля, музыка Вагнера...
И у Блока, очень чувствительного к незримым явления бытия, к тому, что называется «предчувствие» мы читаем:
Миллионы — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы,
С раскосыми и жадными очами!
И в 1941 от Европы пошли... пришли... и ушли обратно... Но, увы! — нас русских и тех, кто около русских по территории, по языку, по духу, по чувству, по отношению к бытию, по определению в нём безобразного и прекрасного, после той Войны — уже не «тьмы и тьмы». Нас сильно урезали за ту Страшную Войну, урезали в самом лучшем физическом генофонде, особенно в мужском, урезали по цели сегодняшних нацистов Украины, выраженной в словах к народу ДНР: «Земля та нам нужна, а люди те нам не нужны...». И нас продолжают урезать... пойдя на Россию со стороны Украины — русской окраины, и всё по тому же замыслу: «Земля та нам нужна... (нефть и газ нужны), а люди — нет...». Потому что ничего нового в этом подлом цивилизованном мире нет, пока нет... И в сегодняшней Палестине — всё то же. Палестинская земля всем нужна... Газ, что находится в секторе Газа — нужен, а люди — нет!..
И писатель Пелевин, мне кажется, поторопился проклясть только тёмную достоевщину русских: «Будь проклята темная достоевщина, связавшая русского человека по рукам и ногам. И будь проклят русский человек, только ее одну и видящий вокруг».
Но Пелевин проклял, заложил проклятие в публичное слово, а другие подхватили... Вспомню опять моего оппонента, студента Института культуры (пусть уж он меня простит). Но «взглянув в окно» на происходящий за ним ад (надо полагать, русский), он легко присоединяет себя к проклятию Пелевина... Ту же мысль о тёмной достоевщине я слышал и от Анатолия Чубайса, известного в России «реформатора». Скорее всего, он тоже подхватил эту мысль от Пелевина или через третьи руки, как мы подхватываем сегодня все вирусы...
И Анатолий Чубайс (поймав вирус) тоже заявил, что ненавидит Достоевского за его философию страдания: «пострадать хочу». «Я не хочу страданья, хватит с людей страданья» — примерно так говорил А. Чубайс, видимо прочитав тогда модного Пелевина.
«Я — за ужас в искусстве. Пусть перед его искажённым лицом стоит человечество, видя себя в своём зеркале «завтра» кровавом».
Эти строки сложились во мне летом 1980, когда вышел из дверей КГБ, охваченный вихрем чувств, мыслей... Нет, я вовсе не к тому, что меня гнобили, что всё и все тогда были под КГБ... Да, условия той беседы были неравные... «Не на равных играют с волками егеря...». Но та наша трех-четырёхчасовая «беседа» была для меня интереснее, полезнее, чем мои беседы с писателями того же времени. И дело тут не в «тёмной достоевщине», «скрутившей русского человека по рукам и ногам» (кстати, коммунистическая идеология Достоевского не жаловала, хотя и не запрещала), а скорее — в страхе писателей: что их не напечатают, запретят, оставят без гонораров, без важного звания — писатель!.. Отсюда и скукоженность, сьёженность, улиточность мысли, суждений... «Трус не играет в хоккей», хотя первичная фраза звучала: «Трус в карты не играет». А уж из карт она перешла в хоккей. Но во что бы вы ни играли, — имея в душе страх, вы проиграете. И гораздо глубже, чем в деньгах или в шайбах...
А фраза: «Я за ужас в искусстве...» — сложилась во мне тогда потому, что считал и сегодня считаю, что человеку и человечеству легче, безболезненнее переживать, сострадать трагедиям в искусстве, чем вживую... Вживую — сегодня, когда это пишу, взорванная, разбомбленная в палестинском анклаве больница-госпиталь — под обломками, под руинами цивилизованного мира сразу 400!.. человеческих жизней! А страданий, страданий!.. Но самое страшное, что никто уже это не чувствует, кроме тех, что под завалами... А тем, которые около, уже не до доброго чувства сострадания. Там отчаянье и взаимная ненависть, которая разливается по Земле очередным пожаром массового безумия...
А литературные и театральные драмы и трагедии, «ужас в искусствах», катарсис (очищение) через искусство люди испоганили, заменив чувствительный ужас драм и трагедий бесчувственными, бессмысленными «ужастиками» и потоками развлекательной телевизионно-киношной крови... И всех в этом превзошла американская «культура». И я не могу то, что видел, то, что мне как «массовому зрителю» со стороны их Голливуда навязывают, показывают, чем меня напитывают, пропитывают, написать американская «культура» без кавычек, потому что всё, что «массово» валится на нас оттуда, никак не соотносится с пониманием Культуры, как поклонение Свету. Где Ур — это корень света — древнейший символ, данный человечеству задолго до английского герба и США. И этот Ур — корень света — мы находим в таких названиях, как Урарту, Урал, и в том, как произносили ещё наши тёмные бабушки и дедушки имя страны — «Расея», что вполне можно толковать как «сеющая свет»...
И «тёмная достоевщина» совершенно меркнет перед тем массовым затемнением, помутнением сознания, что выразилось хотя бы в том же массовом татуировании тел, охватившем народы мира, как стадо, клеймённое одним тавро. Что пришло, опять-таки, с Запада!.. Кто хозяин клейма? — хотелось бы знать?.. А хозяин у тавро, конечно же есть... Не может быть клеймённого стада без хозяина. И именно к таким стадам, к такой стадности, обращены эти строки:
Паситесь мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками, да бич.
И к символу Ра — корню света, можно прибавить ещё одно буквосочетание Ку, что входит в такие названия, как Якутск, Иркутск; и у северных народов считалось потерять своё «Ку» — потерять всё!.. И когда мы лжём и трусим, мы наши Ра и Ку теряем. А когда стоим в правде, на Правде, Ра сеем, наше Ку приобретаем, наращиваем... И кстати, русское «Ура-а!..» — тоже из этой азбуки, смысл которой — стоять за Свет и не пятиться...
Итак — худшее из состояний как для молодого, так и для старого писателя — это страх, трусость. Но сдержанность — это не трусость, сдержанность молодому писателю просто необходима, именно молодому, у которого всё кипит и готово тут же выплеснуться: «и пальцы просятся к перу, перо к бумаге. (…) паруса надулись ветра полны; Громада двинулась и рассекает волны. Плывёт. Куда ж нам плыть?..». Надо подумать, дать кипящей мысли отстояться, прежде чем выплёскивать, прежде чем кричать: я вижу, я знаю, куда нам плыть!.. Да и вид за нашим окном может резко измениться. А в России — особенно. Мы живём в северных широтах. Наш климат — резко континентальный. Да и что такое наша проклятая «тёмная достоевщина», связавшая русского человека: «Но более всего любовь к родному краю меня томила, мучила и жгла...». Это, что ли, в нас «тёмная достоевщина», которая в нашей интеллигенции сегодня уже еле теплится?.. И я что-то не очень понимаю ни писателя Пелевина, ни его последователей...
Развалив берлинскую стену, следом Советский Союз, смотаться в проломленную дыру раз-другой в Европу или Америку, посмотреть на яркость торговых реклам, обрядиться в сэконд-хенд (по-русски, в обноски) от одежды до мыслей, и проклясть всё русское, как тёмную достоевщину... А где свет-то?.. У кого?.. Откуда?.. Из Израиля, что ли? Куда, проклиная русскую «тёмную достоевщину» с лицом Путина, с лицом войны, устремились из России многие последователи Пелевина, тот же Анатолий Чубайс, возненавидевший Достоевского «за страдания». И рванули в рай на земле... А теперь — куда из рая? Где рай?.. Ах, да... в Америке?!
И тут пригласим к нашей беседе, уже упомянутого нами писателя Олдоса Хаксли, англичанина по рождению, а закончившего земное пребывание в Америке; то есть жившего, глядевшего в окно и думающего о бытии человеческом в самых ярких, светлых, материально благополучных, ухоженных странах... Приведу беседу двух персонажей из его книги «Остров», касающуюся школы — о цели и смысле образования, ведь нас в России тоже это сегодня волнует:
«— И каков же ваш критерий при оценке школы? — спросил Уилл.
— Успех.
— В чём? В получении учениками стипендий для продолжения образования. В их готовности к работе? В степени подчинённости местным категорическим императивам?
— Всё это несомненно, — сказал мистер Менон. — Но фундаментальный вопрос состоит в предназначении наших мальчиков и девочек.
Уилл пожал плечами:
— Ответ во многом зависит от того, где выпало счастье родиться. Для чего, к примеру, предназначены мальчики и девочки в Америке? Ответ: чтобы стать массовыми потребителями. А следствием массового потребления становятся средства массовой информации, массированные рекламные компании, а также массовые заменители опиума: телевидение, транквилизаторы, позитивное мышление и сигареты. А теперь, когда до массового потребления дорвалась и Европа, какое станет предназначение её мальчиков и девочек? Массовое потребление, как и в Америке. Россия предлагает другой ответ. Мальчики и девочки предназначены для усиления мощи государства. Вот откуда у них столько талантливых инженеров и учёных, не говоря уже о пятидесяти готовых к бою дивизиях, оснащённых всем — от танков до водородных бомб и ракет дальнего радиуса действия. В Китае тоже самое, но только ещё в более широких масштабах. Зачем там нужны мальчики и девочки? Они нужны как пушечное мясо, промышленное мясо, сельскохозяйственное мясо. Словом, Восток есть Восток, а Запад есть Запад — на сегодняшний день. Но ситуация может измениться двумя возможными путями. Либо Запад настолько испугается Востока, что перестанет считать своих мальчиков и девочек всего лишь массовыми потребителями и решит сделать их пушечным мясом и опорой государства. Либо же Восток окажется слишком слаб под давлением голодных до товаров масс, которым больше нравится западный образ жизни, и сменит свою политику, дав возможность мальчикам и девочкам избрать своим предназначением массовое потребление. Но это дело будущего».
И вот «дело будущего» писателя Олдоса Хаксли, записавшего этот диалог в далёких 60-х в своей книге «Остров», стало делом настоящим, даже прошлым, стало уже сбывшимся пророчеством.
Мальчики и девочки России, Советского Союза с 1990 года избрали своим предназначением массовое потребление Америки и Европы, избрали Макдональдс... Но в потреблении нельзя остановиться ни в чём — и не на чём:
«Патриотизма недостаточно. Как и ничего другого. Науки недостаточно, религии недостаточно, искусства недостаточно, политики и экономики недостаточно, как и любви, как и долга, как любого действия, даже самого бескорыстного, как и созерцания, даже самого утончённого. Ничто, кроме, почти всё сразу, нас не удовлетворит».
И дальше за этой ремаркой в сюжете повествования доносится крик островной птицы: «Внимание». Ещё раз отмечу, что этим криком роман «Остров» начинается; в середине этот крик повторяется; и этим же «Внимание» — последняя страница романа закачивается.
К сожалению, Россия в лице Советского Союза, Советской идеологии, советского общества, советской интеллигенции это «Внимание» упустила. И взяла своим новым манифестом, катехизисом, Каталог потребления: «Тойота — управляй мечтой». «Баунти — райское наслаждение».
Но людей, живущих по каталогу потребления, не удовлетворит ничто. И те, кто хорошо изучили психологию потребления и психику потребителей, занялись созданием «всего и сразу» — и создали!!! Это то, что называется гаджеты, такие коробочки, которые держишь в руке и имеешь всё и сразу.
И тебе уже не надо ни патриотизма, ни долга, ни любви, как и любого действия, как и созерцания, даже самого утончённого...
И вот я думаю, если завтра ядерная война, жалеть ли Создателю этих людей с этим «всё и сразу», зажатым в их руках крепче молитвенника; людей, наконец-то, достигших Счастья?..
Этот вопрос о счастье поднимался мной и в других беседах... так что повторяюсь, плагиатничаю. Но самому у себя — простительно.
Да, нас, русских, скифско-азиатских, уже не «тьмы и тьмы». Нас сильно урезали и урезают... Для американской, для западной цивилизации мы, русские, на Земле лишние, и китайцы лишние, и индийцы лишние, и африканцы лишние, и мусульмане лишние, потому-то среди самых разнообразных флагов племен и народов и поднят флаг ЛГБТ, флаг однополости, бесполости... Предвидя этот флаг, писатель Олдос Хаксли и пишет, создаёт «О дивный новый мир», где так называемые люди, выводятся лабораторно, в бутылках. И этот «дивный мир» англичанина Хаксли совершенно стыкуется с «проклятой тёмной достоевщиной»: «И тихо умрут они, тихо угаснут... и за гробом обрящут лишь смерть». В «дивном мире» именно так и умирают. Но ведь это хуже самоубийства! В самоубийстве хоть какая-то воля, личный выбор, бунт!.. А в «О дивном новом мире» ничего! — наркотическая сома, механическое совокупление при жизни, и тихая идиллия смерти в виде наркотической эвтаназии. И начало этому «О дивному новому миру» — общество потребления, с потребительскими мальчиками и девочками Америки и Европы... Но беда в том, что потребления на всех не хватает — нас становится много... И что делать?.. особенно привыкшим к потреблению американским и европейским девочкам и мальчикам?.. Ведь если им отказать в потреблении, они взбунтуются, и, как стадо несущихся бизонов, поднимут на рога правителей Америки и Европы... Совокупляйтесь однополо и распространяйте это на весь крещёный и некрещёный мир... — сказали те, кто европейских мальчиков и девочек куда-то ведут... Ну, да — в «О дивный новый мир», где наркотическая сома-истома и совокупление через резиночку (она сегодня находится во всех цивилизованных туалетах бесплатно, как обещанный когда-то нам в СССР коммунизм). Не хотите через резину, тогда однополо, с флагом ЛГБТ... Не хотите добровольно, пойдём на вас войной!..
И когда мы вас завоюем, вы все окажитесь в резервации, описанной в «О дивном мире», из которой вышел герой романа, затем повесился на глазах у дивной цивилизации. Вот вам и западный свет на фоне «тёмной русской достоевщины». Упрощённо, конечно. Но факт флага ЛГБТ — налицо. А есть флаг — будет и война...
Конечно, писатель и философ Олдос Хаксли — не пророссийский писатель, не просоветский. Он — писатель английский, американский, западный, дышавший тем «воздухом свободы». Но — из тех послевоенных мыслителей, которые пережили большую Мировую бойню и тревожились за мир... И Хаксли вглядывался в будущее через Америку и Запад... И честно говорил Западу и Востоку, что их ждёт на пути безудержного потребления. Честно!!! От слова честь («Досадно мне, что слово “честь” забыто, и что в чести наветы за глаза...») Честь имею! Или потерял... И ведь наветы могут быть направлены не только на одного человека, но и на целый народ... И обесчестить себя могут целые народы...
Вот почему Западный Мир семь раз отказал большому англо-американскому писателю в нобелевской премии. Но отдал её русскоязычному, никому в мире не известному, зато отплывшему от «проклятой тёмной достоевщины» в свободную, светлую Америку...
Ну, и о проклятии «тёмной достоевщины»
Послушайте, если даже она непроглядно тёмная, как тёмный подвал, погреб, овощная яма... Но ведь, выбираясь из погреба, по ступеням лестницы наверх, на свет солнца, мы же не проклинаем нижние ступени. Без них мы просто бы не выкарабкались... Даже из такого положения проклятие «тёмной достоевщины» неверно. И проклиная достоевщину, надо тогда проклинать и толстовщину и чеховщину... Проклинать «Войну и Мир» и «Тихий Дон», где Григорий Мелехов, в дикой, озверелой рубке, порубив шашкой большевистских (кажется, матросов, детально уже не помню) заливает душу самогоном, со словами: «Замиряться надо!..»
Но тогда Россия, Дон, Украина бились-рубились хотя бы за светлое будущее всего человечества, за «десять дней, которые потрясли Мир»... А сегодня за что?.. За кого?.. За чьи интересы народ Украины сделался, (сделали) «пушечным мясом», предсказанным Олдосом Хаксли? Конечно же, ради потребительской сытости мальчиков и девочек Америки и Европы, погнали и гонят украинских парней на войну с Россией.
Моё предложение молодым писателям настоящего и будущего — не изображать войну в красочных тонах ура-патриотизма. В самом оправдывающем её варианте, война — жестокая необходимость.
У киевской власти с развалом СССР не было никакой жестокой необходимости скалить зубы на Москву, на «москалей»: «кто не скачет (не скалит) — тот москаль!..». Не было никакой необходимости в 2014 году устраивать государственный переворот, в которой президент Янукович, только благодаря Путину, не повторил судьбу Муаммара Каддафи: «Мы пришли, и Каддафи не стало», — Хиллари Клинтон. Именно так!.. На Украину пришли американцы, с их американской бизнес-улыбкой открытых зубов, легко переходящей в оскал… И киевская Украина под этой улыбкой и похлопыванием её по плечу, пробудив в себе самые низкие стороны духа, вызвав самые мрачные подземные облики и водрузив их на флаг, оскалила зубы против Москвы, против России. И зубы её вылетают…
Вот у смерти красивый — красивый, широкий оскал
И здоровые, крепкие зубы…
«Поколение убийц» — это фильм, снятый в Америке, по мотивам вторжения США в Ирак, с американским подношением иракцам, озвученном в фильме как «Свобода Ираку»; это та «свобода», что вошла в Ирак под пробирку Колина Пауэлла… и с петлёй на шею Саддаму Хусейну. Надо отдать создателям фильма должное, особенно за название фильма — это правильное название всех последних американских войн и цветных революций, создаваемых США по всему миру... И вообще — всех последних войн.
В Армагеддоне указываются люди с закрытыми лицами — разве нечто подобное не происходит? Можно видеть, как постепенно весь мир надевает покрывало и поднимает руку на брата. Именно закрытые лица отмечают время.
Как похожа на все цветные революции и та, что произошла на Украине. А вот еще одно старое, древнее сказание: «Честь унизится, а низость возрастёт… В дом разврата превратятся общественные сборища… И лицо поколения будет собачьим»…
И куда мы поставим «Поколение убийц»?.. За поколением с собачьим лицом или собачье ещё не подошло?.. Или это уже сегодня, здесь, всё вместе… И кто их организатор и вдохновитель?.. С какой целью — тайной и явной?.. Молодым писателям есть над чем подумать... Западная часть Мира взахлёб кричит: виновата «тёмная русская достоевщина!» Несогласен! И приглашаю за круглый стол ещё одного собеседника. Шаламов Варлам Тихонович (1907–1982). Русский, 17 лет Колымских лагерей, золотых забоев 1937–38 гг., где с доходяги Шаламова кожа с рук снималась «перчаткой». Написал «Колымские рассказы». «Книга, отражающая сущность бытия», — сказал о «Колымских рассказах» американский писатель, нобелевский лауреат Сол Беллоу — так написано на книге, что у меня. Поверим ему на слово. Привожу отрывок из его рассказа «У стремени». Хотя это даже и не рассказ в известной жанровой форме, принятой в литературе. Это скорее литературно-письменный Эпилог всему, что увидел на Земле Варлам Шаламов. Его завещание-прощание:
«Почему ученый чертит формулы на доске перед тем же начальником ГУЛАГа и вдохновляется в своих материальных инженерных поисках именно этой фигурой? Почему ученый испытывает то же благоговение к какому-нибудь начальнику лагерного ОЛПа? Потому только, что тот начальник.
Ученые, инженеры и писатели, интеллигенты, попавшие на цепь, готовы раболепствовать перед любым полуграмотным дураком.
“Не погубите, гражданин начальник”, — в моем присутствии говорил местному уполномоченному ОГПУ в тридцатом году арестованный завхоз лагерного отделения. Фамилия завхоза была Осипенко. А до семнадцатого года Осипенко был секретарем митрополита Питирима, принимал участие в распутинских кутежах.
Да что Осипенко! Все эти Рамзины, Очкины, Бояршиновы вели себя так же...
Был Майсурадзе, киномеханик по «воле», около Берзина сделавший лагерную карьеру и дослужившийся до должности начальника УРО. Майсурадзе понимал, что стоит «у стремени».
— Да, мы в аду, — говорил Майсурадзе. — Мы на том свете. На воле мы были последними. А здесь мы будем первыми. И любому Ивану Ивановичу придется с этим считаться.
«Иван Иванович» — это кличка интеллигента на блатном языке.
Я думал много лет, что все это только «Расея» — немыслимая глубина русской души.
Но из мемуаров Гровса об атомной бомбе я увидел, что это подобострастие в общении с Генералом свойственно миру ученых, миру науки не меньше.
Что такое искусство? Наука? Облагораживает ли она человека? Нет, нет и нет. Не из искусства, не из науки приобретает человек те ничтожно малые положительные качества. Что-нибудь другое дает им нравственную силу, но не их профессия, не талант.
Всю жизнь я наблюдаю раболепство, пресмыкательство, самоунижение интеллигенции, а о других слоях общества и говорить нечего.
В ранней молодости каждому подлецу я говорил в лицо, что он подлец. В зрелые я видел то же самое. Ничто не изменилось после моих проклятий. Изменился только сам я стал осторожнее, трусливей. Я знаю секрет этой тайны людей, стоящих “у стремени”. Это одна из тайн, которую я унесу в могилу. Я не расскажу. Знаю — и не расскажу».
И это сказал и записал не «ряженый», а настоящий мученик, страдалец XX века, который имел куда большее моральное право проклясть «Расею» и покинуть её, больше и нобелевского лауреата Солженицына, и Иосифа Бродского с Пелевиным в придачу. Но он завернул своё проклятие в тайну и унёс с собой.
Какую такую тайну узнал и унёс Варлам Шаламов о людях «у стремени»? Нам остается только догадываться... Но учёные того манхэттенского проекта под руководством генерала Гровса сделали тогда атомную бомбу. А главы государства США и генералы сбросили её на города Хиросима и Нагасаки. И если кого-то проклинать, то всех, всё земное человечество. Или человечеству составлять поимённый список лиц, подлежащих всечеловеческому проклятию. А, уж, если вы взялись проклинать только «тёмную достоевщину» и русского человека, связанного ею по рукам и ногам... то, прежде чем развязать меня, покажите мне: где Свет? Но такой, чтобы не слепил мне глаза и не сбивал с ног.
«Я хочу, чтобы ветер культуры всех стран свободно веял у моего дома. Но я не хочу, чтобы он сбил меня с ног» (Махатма Ганди).
А русского человека уже не просто сбивают с ног разными проклятиями, не только запрещают по Европе русский язык, русскую литературу, русскую музыку, русский флаг... Уже подрывают бомбами русских писателей, русских мыслителей… И идут на Расею, утвердить над ней флаг ЛГБТ, флаг их «о дивного нового мира», в котором человеку меняют не только пол, половой орган, но и пересаживают свиное сердце...
Но невольно встаёт в памяти восторженный рассказ Василия Шукшина «Даёшь сердце». Получай — только свиное: человеческих всем не хватит, человеческие — для Рокфеллеров… Но ведь это не эволюция, это некрофилия, людоедство!..
И как тут не вспомнить Достоевского: «свободный ум и наука заведут их в такие дебри и поставят перед такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих, другие, непокорные, но малосильные истребят друг друга, а третьи оставшиеся, слабосильные и несчастные приползут к ногам нашим»…
И встаёт вопрос: а кто такие «наши»? Выдумка это писателя Достоевского, его безбрежная фантазия? Или это есть?.. И кто Мы в этом Есмь?.. С кем мы?.. И куда мы?.. Вопросов для писателей и читателей будущего — «хоть вчетвером нести».
Немного о себе. Тоже тёмный, как печенег, дремучий. Большую часть своей жизни пребываю один, в лесном одиночестве. Но бываю и в городе, где живёт и учительствует моя жена. И однажды, появившись в городе, включил ТВ, канал «Культура»; и попал на одно историческое повествование о сестре русского царя Александра I Екатерине-Като. Она вышла замуж за короля Пруссии Вильгельма I и была счастлива, окружающие её любили за ум, за доброту. Любил и муж, и строил для своей Като дворец. На фронтоне дворца он решил установить фигуры всех Муз. Отказал только одной — Музе трагедии, сказав, что трагедий, страданий для его народа хватит... И однажды, затосковав по мужу, Като поехала в то место, где строился для неё дворец... И застала своего мужа с женщиной... Като не смогла этого перенести, для неё это оказалась трагедия. Она словно опалила свои крылья... тут же зачахла и умерла.
После её смерти дальнейшая политическая карьера её мужа не задалась. Что стало с тем дворцом и установили ли на нём недостающую Музу трагедии — не знаю. Но...
«Я за ужас в искусстве. Пусть перед его искажённым лицом стоит человечество, видя себя в своём зеркале «завтра» кровавом».
И уже не «завтра», а сегодня тысячи детишек палестинской Газы стонут под завалами рухнувших домов. Но это не природная катастрофа, не цунами, не землетрясение, это сделали существа, называющие себя люди, к которым русский мыслитель Фёдор Достоевский обращал слова о том, что не построите вы на земле счастье на слезинке даже одного замученного вами ребёнка...
С уважением ко всей команде «Паруса» и к его пассажирам, и с пушкинским вопросом, на котором Александр Сергеевич оставил нам свою «Осень»: «Куда ж нам плыть!..».
Перечитал то, что записал — и хоть хватайся за голову: оказалось, ради чего меня пригласили в журнал «Парус» и дали слово, я ничего не сказал, куда-то, во что-то непонятное сбился и ничего молодым писателям настоящего и будущего не предложил, не пожелал. И что пожелать дальше, не знаю.
Но вот вспомнилась мне уже давняя кинохроника или клип украинского майдана 2014 года, где одна девочка-поэтесса читала свои стихи:
Вам шлют новые указания —
А у нас тут огни восстания,
У вас Царь, у нас — демократия
Никогда мы не будем братьями
Она вся — в поэзии (в крови будут другие), задирает свою головку снизу куда-то кверху, обращаясь таким образом, надо полагать, к «брату», с которым она разводится (её разводят, но она этого не замечает, не понимает). А брат её старше и ростом явно повыше, иначе зачем тянуть кверху головку, поднимать лицо, словно обращаешься к кому-то, кто находится выше тебя…
А нехороший брат или сестра — это, конечно же, Россия… и поэтесса очень эмоционально читает свои стихи: никогда мы не будем братьями, даже сводными. Она, они там на киевском майдане свободные, рискованны, раскованны, а мы тут в России с детства «в цепи закованы». И мелькают тут же картинки этих, в цепи не закованных, свободных, «кто не скачет, тот москаль» — и скачут огромной толпой молодняка, под ритмичную общую команду; и попробуй тут остановиться, задуматься, заглянуть в себя, побыть самим собой, спросить: «Зачем я здесь?..» и «Кто мы есть?..»
Страшная это свобода — свобода толпы. В ней не только твоя воля, а всё личное с чем бог тебя создал, из тебя будет выбито этим единым ритмом «кто не скачет, тот москаль»…
И всё это было тогда обращено в виде рупора в сторону Москвы, России, чтобы и в России запылали «огни восстания». И то, чем так поспешно выпросталась юная поэтесса, тут же (тогда) положили на музыку в Латвии, исполняли, как новую Марсельезу, на русском языке, конечно, для России, чтобы и в ней стало также смутно, мутно и бестолково, как и на Украине… — так я тогда записал в своих письменных размышлениях то, что видел… И мне тогда захотелось что-то сказать той девочке о её поэзии из тишины русского, сибирского леса.
Конечно, я мог бы сразу привести справедливые слова Ивана Бунина из его и наших «Окаянных дней»: «Все будет забыто и даже прославлено! И прежде всего, литература поможет, которая, что угодно исказит, как это сделало, например, с французской революцией то вреднейшее на земле племя, что называется поэтами, в котором на одного истинного святого всегда приходится десять тысяч пустосвятов, выродков и шарлатанов». Но обрушивать такое на девочку, на слабую головку, на которую обрушивали из без того двадцать лет разный бред. А майданом головку у девочки просто сорвало, как срывает сильным ветром слабо закреплённую крышу… «Но девочка неплохо говорит по-русски и, надеюсь, читает», — так тогда записал я, обращаясь к поэтессе. И привел ей четыре строки одного русского поэта, жившего задолго до «Окаянных дней» Бунина и от окаянных, что происходили и происходят сегодня на Украине…
Невластны мы в самих себе
И, в молодые наши леты,
Даём поспешные обеты
Смешные, может быть,
Всевидящей судьбе
И, боюсь, молодая украинская поэтесса со своими «обетами» по молодости своей поспешила.
Но самое печальное будет, когда пройдут годы и поэтесса пройдёт более-менее курс истории, и сама сегодняшняя история будет выглядеть немного по-другому, поэтесса поумнеет, застыдится за свои слова и захочет взять их обратно… А уже не возьмёшь…И тогда, всю оставшуюся жизнь, она будет подтверждать и утверждать эти её «поспешные обеты».
А жизнь пойдёт вперёд. Поэтессе придётся стоять на своём, держаться за своё, торопливо выплеснутое, не отстоявшееся, держаться за обет: «никогда мы не будем братьями»; и это станет смыслом и состоянием всей её жизни, души: и, таким образом, «тьма уходит во тьму»…
Так я записал тогда к той поэтессе, только что вернувшись в свой сибирский лес из западной Украины… Прошло девять лет. Какая она сегодня — та поэтесса?.. Как ей сегодня видятся воспетые ею «огни восстания»? и Украина, погружённая в кровь и страдания… Не видит ли она во всем произошедшем и происходящим с Украиной и своей вины? И поняла ли, чьи указания выполняла тогда Украина и она, поэтесса, тоже?.. Ведь без Указаний ничего не бывает — и восстаний тоже. И слава богу, что огни того «восстания» на Россию тогда не перекинулись, хотя поджигали и поджигают со всех сторон… Это заметно и по только что произошедшим событиям в Махачкале…
И согласитесь, обет «никогда мы не будем братьями» близок к проклятиям достоевщине и русскому человеку. Та же поспешность…
А вдруг и впрямь — захотите взять свои слова обратно?..
А с проклявшим достоевщину и русского человека — и все те, кто уезжали, убегали из России совсем недавно; кто-то также с проклятиями, кто явно, кто тайно, кто от военной мобилизации из страха за свою жизнь… Хотя большинству из них ничего ещё не грозило, но спешили… И теперь с этим жить, говорить что-то детям, потом внукам, как-то оправдывать себя. Хорошо, если будете жить в Канаде, где канадским парламентом приветствуется гитлеровский нацист… там оправдаться будет легко; среди поляков и евреев — потруднее, но и среди них оправдаетесь, оправдают: вы же бежали из России, проклинали Россию… Но вот как оправдаться в своей душе, серьёзно, по-настоящему…ведь тогда «возвращение блудного сына» или блудной дочери… или «тьма уходит во тьму» неправды, ненависти, мести… А этим жить тяжело — лучше и достойнее погибнуть в бою.
Я тоже ловлю себя на мысли, что спешу, сваливаю всё в кучу…Хватаюсь за всё подряд… По молодости мы торопимся, спешим заявить себя в своих проклятьях и обетах. А в старости торопимся донести до молодых то, что по какой-то причине не сделали в зрелой половине жизни… «а время гонит лошадей», «лихой ямщик, седое время» уже подаёт телегу жизни к крыльцу… И пора отбирать, что оставить здесь, а что завернуть в старую парусину с названием «тайна» и унести, увезти с собой… Как это сделал Варлам Шаламов. Светлая ему память.
Октябрь 2023 год Иван Караканский из местности сибирской
