Ни Суслов, ни Брежнев, скажем, зоологическими антисемитами не были. Хотя на партийном Олимп без антисемитизма в пределах нормы было делать нечего. Во всяком случае, услышать из их уст сентенцию ленинградского вождя Романова: «почти все евреи — это граждане страны — потенциального противника», — было невозможно.

Такая ситуация отражает противоречие: с одной стороны конечно же недопустимо прохождение путей не только по улицам (это обсуждению не подлежит), но и вообще по районам тесной городской застройки, с другой стороны, пассажирская станция по понятным причинам должна быть в центре города. Самые правильное инженерное решение — это заглубление путей под землю.

После сентября 39-го года угроза войны заставила всех вовлеченных в процесс проектирования и строительства кораблей шевелиться существенно быстрее. Из-за событий в Европе первоначальная программа USMC была увеличена в 39-м году до 100 кораблей в год, в 40-м — до 200, а в январе 41-го — до 400.

Статьи нидерландского исследователя новых медиа, сооснователя Института сетевых культур и профессора Университета прикладных наук в Амстердаме Герта Ловинка, впервые собранные вместе специально для российских читателей. В книге автор анализирует как самые простые культурные техники — от селфи до комментариев, так и состояние демократии и современных прогрессивных движений, а также призывает осмыслить нашу технологическую социальность в эпоху централизованного интернета. Сегодняшнее состояние интернета разочаровывает многих, однако насколько оно неожиданно? Как воодушевление идеей децентрализованных сетей и анонимности обернулось централизацией платформ и коммерческой и государственной слежкой? Почему вся наша социальность вдруг сжалась в небольшом пространстве смартфона, которому уже через год суждено устареть? Как теория может успевать за развитием — или деградацией — интернета? В сборнике эссе «Критическая теория интернета», который мы выпустили совместно с Музеем современного искусства «Гараж», нидерландский теоретик медиа Герт Ловинк проблематизирует все эти вопросы и призывает осмыслить нашу технологическую социальность в эпоху централизованного интернета. В сборник вошли критические работы последних пятнадцати лет, вышедшие в англоязычных изданиях Zero Comments (2007), Networkswithouta Cause (2012), Social Media Abyss (2016), а также совсем свежие тексты в ранней авторской редакции, которые впоследствии вошли в новый сборник эссе Sadby Design (2019).

«Конечно, мне могут сказать, что мои отроческие впечатления о том, как соседская девочка Рая учила меня танцевать вальс, не имеют никакого отношения к русско-японской войне начала прошлого века, но я почему-то так не думаю. Мне кажется, что всё в этом мире имеет отношение ко всему. И если сказано на языке народа «время течет», значит оно действительно течет и перетекает одно в другое: настоящее в прошлое и опять в настоящее, а о будущем никто ничего не знает…»

«Утрата семьи означает неполноту, ущерб. Если герой одинок (Раскольников, Мышкин, Алеша, Зосима), то его хранит детская память рода. Заметим, русский Христос у Достоевского вписан в контекст семейно-родовых связей преемства, хранящих от распада…»

«Сколько всяческих фантасмагорий / Дождь рисует и ветер гонит, / Вылетает из тьмы веков, — / Одиночество навлекло. / И не счесть этих грустных граций, / Начинающих разгораться / Утром ранним в душе моей, / Становящейся всё темней…»

За каждым убийством стоит анонимный вдохновитель, планирующий его в деталях. Невидимые планировщики скрываются в густой тени, они дирижируют самыми громкими преступлениями, они направляют самых опасных убийц. Но существуют ли они? Или это лишь городской миф?.. Рэсэн – киллер. Он вырос в Собачьей Библиотеке под присмотром странного и страшного человека, которого все зовут Старый Енот. Рэсэн никогда не задавался вопросом, почему он убивает тех, кого ему заказали. Его истинная жизнь протекала внутри книг, в которых он укрывался от непонятного искореженного мира. Но однажды Рэсэн переступил черту, нарушил главное правило своей профессии – не нарушать правила. И отныне перед ним два пути: либо быть убитым, либо изменить мир. Когда же ему попадается эксцентричное женское трио: продавщица с дипломом врача, ее смешливая сестра в инвалидной коляске и косоглазая библиотекарша с голоском жаворонка, ему ничего не останется, как сделать выбор: так и остаться марионеткой в руках загадочных планировщиков или начать контролировать сюжет своей жизни. Искрящий от напряжения, полный ярких и необычных персонажей, по-восточному философский нуар-детектив Кима Онсу нежен, остроумен, лиричен и непредсказуем.

она бездомна в тесном теле/ она по белому пробел/ она свободна на пределе/ она вино и винодел

Казалось бы, странно: ведь имелся отличный перевод Мандельштама, опубликованный в самом конце 1921 года, ― чего же еще желать? Но именно тут автор утыкался в непреодолимую проблему, и это уже не качества перевода, а «качества» переводчика.

Вернеру Гейзенбергу, возглавившему Институт теоретической физики, пришлось начинать практически с нуля: без ассистентов, без квартиры, всего с одним студентом, собирающимся писать диссертацию по физике…

Эта книга рассказывает о том, как небольшой охотничий домик стал самым роскошным дворцом Европы и какую роль в этом сыграли женщины. «Король-солнце» Людовик XIV создал новый город в 20 км от Парижа — символ абсолютной власти монарха, окруженный парками, фонтанами и лесами. Настоящая декорация к сказке, ведь, по словам Шарля Перро, в Версале «соединились все чудеса вселенной». Главные герои книги — короли: Людовик XIV, оставивший 21 бастарда, Людовик XV и Людовик XVI, который четыре года не мог зачать детей. Их жены: Мария Терезия Испанская, Мария Лещинская, Мария-Антуанетта. И, конечно же, любовницы и фаворитки: «белокурая, нежная и влюбленная» Луиза де Лавальер, маркиза де Монтеспан («совершенство ума и красота»), госпожа де Ментенон (Прекрасная Индианка — дочь фальшивомонетчика и вдова поэта-калеки), светло-русая мадам де Помпадур, очаровательная графиня Дюбарри и другие. Читатель узнает, как строился Версальский дворец, как относились к приверженцам «итальянского греха», какие бывали мушки и сколько юбок носили дамы. В своем рассказе авторы опираются на мемуары и дневники, письма и анонимные памфлеты. Исторические факты чередуются с романизированными фантазиями из придворной жизни. Все это воскрешает реальных людей Великого века и их невыдуманные страсти. Мишель Верже-Франчески — французский историк, преподаватель в Сорбонне, трижды лауреат Французской академии. Автор более 70 книг. Анна Моретти — доктор искусствоведения и эстетики, исследовательница биографий знаменитых женщин. Книга 18+.

Неизвестно, с лёгкой руки которого из сочинителей – безвестного ли автора фольклорной песенки, таинственного ли «П.Ф.Б.», пылкого ли Сикара или скептического Долгорукого, бумагомарателей одолело желание писать об Одессе, но с момента рождения она становится не только фактом истории и географии, но и литературы.

Будильник голосит, как потерявшаяся птица. Хорошо, что люди ходят на работу. Можно отвлечься на обычную жизнь. Часов на восемь. А выходные отменить. Правда, пигалица? Но Агатка уже ушла. Рома сидит у двери с моим сапогом в зубах. Я ещё прихрамываю, но уже бодрее, чем раньше. – Пошли, разбойник, – улыбаюсь я ему. – Пошляемся. И Рома от радости выскакивает из своей шкурки.

Но память выметает из углов Клочки то писем, то цитат блокнотных, Чтоб возвратить к переоценке слов, Мотивов и путей бесповоротных. По истеченью многих лет подряд Поймёшь у края бездны золотушной, Мосты, как рукописи, не горят, Лишь тают, словно поцелуй воздушный.

что упало на кон – останется на кону, победитель с пустыми руками пойдёт ко дну, частота затрещит, внезапно замкнёт волну и он вынырнет на специальную глубину, где под тоннами тьмы гигантские правят рыбы

Александр Стесин — поэт, прозаик, путешественник и врач-онколог, автор книг «Вернись и возьми», «Ужин для огня» и «Путем чая». Его новая книга — рассказ о работе в госпиталях, разбросанных по всему Нью-Йорку. Город, где сосуществует множество культур, и медицинский опыт, порой экстремальный, — все это поводы подумать о том, насколько разных людей приводит сюда судьба и насколько условной эта разность делается перед лицом беды и стремлением помогать друг другу. Лучше осмыслить свой опыт изучения мира и лечения людей писателю позволяет взгляд с расстояния — вот почему книга, начавшаяся в Нью-Йорке, заканчивается в Нью-Дели.

...Наташа не удивилась гостю, даже не привстала навстречу. Только провела рукой по пуговицам домашнего халата. «Ты не стой в дверях... проходи... Нет, не туда. – Наташа наконец застегнула пуговицу халата. – Лучше ботинки сними – наследишь. Слякоть на улице». Виталий Андреевич снял ботинки и увидел себя со стороны: в чужой комнате, в мокрых носках. «Ты их на коврик поставь, за занавеску. – Он оглянул комнату. – Туда садись», – кивнула головой на кровать. Виталик сел и сразу почувствовал себя защищенным: сзади коврик на стене, справа спинка кровати, спереди стол. Наталья поставила перед ним тарелку с картошкой «в мундире», села рядом, разлила по стаканам остаток водки из бутылки, толкнула своим стаканом его стакан: «Ну, со свиданьицем, Виталий Андреевич!» И как будто про себя, сказала непонятные слова: «Пришёл паныч до Гафийки».

"Я могу написать любовь. /Даже то, как ты мне рада. / Я могу написать любое - / Только чтоб это было правдой. / Я могу написать грусть - / Как на грудь она мне встала. / Как я корчусь и как гнусь. / Только этого будет мало. / Я могу написать смерть - / Как она надо мной смеется. / Только это надо посметь - / Ведь тогда умереть придется."

...От них дети и прознали о грозном, как гроза; зелёном, как болото; скрытном, что твой хамелеон в тени листвы; и быстром, как ящерица в погоне за мухой, Onghadu, крокодиле, который подстерегал любого, кто только-только хотел напиться из его реки. Они так и воображали его себе: то ли большой-большой ящерицей oshikoko, то ли очень-очень большим хамелеоном efimbi. Таким они и рисовали его прутиком на глине. А на вопрос: где же зубы? – зубы, ничуть не смущаясь, рисовали отдельно. В совокупности это выглядело так, будто у «крокодила» вставные челюсти, выставленные по случаю напоказ. Выходило, надо признать, не совсем похоже, и даже совсем не похоже, но зато и совсем-совсем не страшно...

- А что мы будем делать в панской Польше? – спросил любопытный Балаганов. - Говорите по-польски? Пшепрашам пан? – строго спросил Бендер. – Нет? Очень жаль, я тоже не умею, пся крев. Он смахнул крошку бисквита с лацкана смокинга: - Согласитесь, Шура, все же паны как-то роднее, как-то классово ближе, нежели румынские бояре. И сочувствуют жертвам сибирских руд. В общем, увидим на месте. Друзья перешли в трактир для таксистов «Пале-Рояль». Бендер выпил рюмку дорогого мерзкого ликера и закурил гавану, от которой долго кашлял: - Поступим, как Наполеон Бонапарт, - сказал он, продолжая разговор. – Сначала ворвемся в Польшу, а думать будем потом...

Детдома возникали и множились, как грибы в дождливое лето, как грибы разнообразные – разнонациональные, разнопрофильные и разновозрастные: был детдом польских беженцев, детдом малолетних правонарушителей, детдом особо одаренных подростков – и просто детдома без особого звания. Чтобы как-то управляться с этим стихийным множеством, стали мелкие объединять в более крупные. По какому принципу или признаку шло объединение, трудно понять – вернее всего, как Бог на душу положит, потому что в том детдоме, о котором я пытаюсь рассказать, были представлены все вышеупомянутые разновидности.

«Заглядывая внутрь человеческого тела, я понял, что человек представляет собой нечто среднее между ураганом и кубиком льда: в одних отношениях — совершенная тайна, но в других — при достаточной научной проработке и тщательном исследовании — он полностью познаваем. Однако думать, что мы достигли пределов человеческого знания, так же глупо, как и рассчитывать, что когда-нибудь мы будем знать все». Книга Атула Гаванде, практикующего хирурга и известного популяризатора науки, — блестящее, смелое и невероятно увлекательное повествование о буднях врача, ежедневно имеющего дело с жизнью и смертью, вынужденного принимать решения подчас в ситуациях, когда наука ненадежна, информация ограничена, а ставкой является жизнь человека. Рассказывая трогательные, пронзительные истории из своей практики, автор откровенно говорит о серьезных проблемах и ограничениях современной медицины, о загадках человеческого организма, о том, как хорошие врачи становятся плохими, об удачах и неудачах в работе хирурга, о лечебных ошибках и о том, какое это счастье, когда удается спасти жизнь пациента.

«Тетка рассказывала, что в год замужества загадала сон на Рождество. Конечно, на суженого, на кого еще. Но ночью никто не приснился — дети только в лесу игрались. Один мальчишка, худой и высокий, подошел к ней и взял за руку. Спросил что-то, но что — не помнила. Околесица, а не сон…»

«Отправляясь в темные критские подземелья, герой древнегреческих мифов не просто берет с собой моток пряжи, подаренный ему возлюбленной, а предусмотрительно зацепляет один конец нити за косяк двери, открывающей вход в лабиринт. И затем движется на поиски чудовища, постепенно разматывая клубок. Именно эта спасительная нить поможет Тесею выбраться на свет после победы над Минотавром. Герою русских сказок путеводный клубок дарит уже не прекрасная Ариадна, а страшная Баба-Яга. Зато никаким европейским рационализмом тут и не пахнет: клубок бодро скачет по горам и по долам, а Иванушка доверчиво движется за ним. Думать и рассчитывать не надо, знай только крепче держись за путеводную нить!..»

«Стихнет гроза, отгремят шторма, / Вспыхнет звезды рубин, — / Сколько нетонущего дерьма / Выплывет из глубин, / Вновь перекрасится, а затем / Сгрудится у руля... / Крыса — вне наций и вне систем / Общего корабля...»

Изобретательская мысль в Советском Союзе развивалась своеобразно. Ее поощряли в избранных областях — космической, военной, научной — и практически игнорировали в бытовой. Иначе говоря, мы совершали важнейшие прорывы в ракетостроении и фундаментальных исследованиях, но серьёзно отставали во всём, что касалось повседневной жизни, от пылесосов до автомобилей. У этой книги две задачи. Первая — рассказать об изобретениях, сделанных нашими соотечественниками в советский период, максимально объективно, не приуменьшая и не преувеличивая их заслуг; вторая — показать изобретательство в СССР в контексте, объясняющем его особый путь. И да, конечно, — развеять многочисленные мифы, связанные с историей изобретательства.

У бабушки в семье друг с другом разговаривали по-немецки, с прислугой или поставщиками на идише, на улице по-польски, а в гимназии по-русски, поскольку Польша тогда была частью Российской империи. Всеми языками бабушка владела в совершенстве до конца жизни.