В самом начале двадцатого века, вскоре после переезда в Симферополь, Яков Богорад написал два военных марша для духового оркестра 51-го литовского пехотного полка: «Тоска по Родине» и «Прощание со Славянкой». Оба марша написаны в миноре. Исполненные один за другим, они слушались, как единое произведение.

В 1919 году судьба забросила Честертона в Иерусалим. Произошло ли это случайно, или по заранее обдуманному плану, сказать трудно, но факт, что свою книгу о древнем городе он демонстративно назвал «Новый Иерусалим», как если бы ему лично предоставилась честь открытия этого места для современников.

Сейчас «Заметки по еврейской истории» выходят два раза в квартал, т.е. восемь раз в год. Ждать трехсотого номера нам придется 12 с половиной лет. Срок немалый, поэтому уже сейчас самое время остановиться на минуту и снова дать слово нашим авторам и читателям.

Операции с иностранной валютой считались в СССР уголовным преступлением, культ западных товаров среди советских граждан был постоянным объектом критики в газетах, а существование привилегированного снабжения официально отрицалось. Тем не менее государственные магазины «Березка», в которых определенные группы советских граждан могли покупать дефицитные импортные товары за валюту и ее заменители (сертификаты и чеки), успешно функционировали по всему Советскому Союзу.Более того, они стали важной частью позднесоветской повседневности. Американские джинсы, японские магнитофоны и итальянские сапоги покупали в «Березках» не только дипломаты или артисты, выезжавшие на гастроли, но и советские рабочие, оказывавшие «техническую помощь» в странах третьего мира, диссиденты, получавшие валютные переводы изза рубежа, а также обычные советские граждане, которые отваживались покупать валютные заменители на черном рынке за рубли. Магазины «Березка» воспринимались в советском обществе одновременно и как эталон потребления, и как пример социальной несправедливости. В книге Анны Ивановой розничная валютная торговля в позднем СССР впервые становится объектом исторического исследования. Автор рассматривает причины появления магазинов «Березка», описывает категории советских граждан, имевших доступ в «закрытые» валютные магазины, и образ валютной торговли в официальном дискурсе и среди потребителей. Книга основана на документах из центральных и республиканских архивов, материалах советской прессы, воспоминаниях и личных интервью как с работниками, так и с пользователями системы валютной торговли.

Эстония — красивая, чистая, ухоженная процветающая страна, где люди живут в гармонии с природой. Таково первое впечатление, подтверждаемое топографическими картами и статистикой.

Добрый и порядочный человек с большими, чем у других, возможностями, Евтушенко пытался спасать тех, «кто в опале, куда за совесть все попали», и сделал много хорошего для личных судеб опальных писателей и других представителей российской культуры.

Был хаос на земле, и пыль, и грязь, покуда не раздался глас Господень: да будет свет! - и лампочка зажглась, да будет мрак! - и тьмой покрылся полдень.

Исаак Башевис Зингер — один из редких писателей, большинство произведений которого существуют сразу в двух вариантах: в оригинале и в переводе, который порой заметно отличается от изначального текста.  В 1974 г. на идише был опубликован роман Зингера «Экспедиции души». Через четыре года вышла английская версия романа с простым и запоминающимся названием «Шоша». Именно она знакома читателям во всем мире. "Текст" издавал ее в 1991 году в переводе Н.Брумберг. Тот вариант романа заметно отличается от изначального текста, созданного Зингером на идише. Перед вами — перевод, впервые сделанный с оригинала на идише - подлинный, исконный текст, какой автор хотел представить своему еврейскому читателю. Намекая на фрейдистские «экспедиции в бессознательное», автор описывает в романе еврейскую богему предвоенной Варшавы, которая развлекается психоаналитическими сеансами с примесью хасидизма, пытается разглядеть грядущую катастрофу, увлекается оккультизмом и каббалой, пытается осознать смысл веры и служения божеству в эру зла.  Любовь главного героя Арна Грейдингера к Шоше, «скрытой праведнице», остается необъяснимой и парадоксальной, как тоска по пропахшей печным угаром Крохмальной улице…

" Я провёл свою юность по сумасшедшим домам, где меня не смогли разрубить пополам, не смогли задушить, уничтожить, а значит, мадам, я на мёртвой бумаге живые слова не продам. И не вылечит тень на горе, и не высветлит храм, на пергамент старушечьих щёк оплывает свеча. Я не верю цветам, продающим себя, ни на грамм, как не верят в пощаду холодные губы меча."

"...Все ребячливость, хоть давно и не ребячество. / Не воля вольная, но вольность. / Не склон еще, но будто уже склонность / к падению, хотя, скорее, – падкость. / Пусть не шатание еще, но – шаткость."

"От неё зависит, станешь ли ты рыбой фугу / или лабораторною мышью; в ней / четырёхбуквенным кодом записаны все / схемы сокрытых в тебе сборочных линий. / Кто знает – может быть, в этой грязи / горячих источников прячется ген, / цена которому – миллионы? / А что получит Камчатка?"

И каждый раз я думал: а что же Борис Пастернак, а Иосиф Бродский, а Давид Самойлов, а Наум Коржавин? Только не надо говорить, что у них не случилось в тот момент, когда стала известна трагедия Бабьего Яра, вдохновения или что они не умеют писать «на случай», или что-то другое занимало их ум и сердце.

В свете мерцающих огоньков он видел лишь удивление на плоских темных лицах; вдобавок вдруг с удивлением обнаружил, что те, кажется, вообще не понимают русского языка, хотя вроде бы внимательно вслушиваются в его речь. А это уж было что-то новенькое, как хотите. Прежде вся эта публика отлично понимала по-русски, хотя, само собой, коверкала родную речь… Что же теперь-то сделалось? Живут, понимаете ли, чуть не в центре города, а по-русски ни бельмеса?!

Автобиографический роман Александра Гранаха (1890–1945) принадлежит к лучшим книгам этого жанра, написанным по-немецки. Бедное детство в еврейском местечке Восточной Галиции, скитания, «фунты лиха» в Берлине начала ХХ века, ранние актерские опыты в театре Макса Рейнхардта, участие в Первой мировой войне, плен, бегство и снова актерская работа, теперь уже в театре и кино эпохи экспрессионизма, — где бы ни оказывался человек Александр Гранах, куда бы он ни шел, его ведут неистощимое художественное любопытство, героическая ирония, обостренная эмпатия и почти фанатическое чувство собственного достоинства.

«Старшина протянул мне рубль, я надел шинель и пошел. Дневальный на тумбочке засыпал на ходу, ну то есть стоя, но чувство воинского долга и солдатская совесть не давали ему этого сделать. В последний момент, когда подгибались ноги в коленях, он вздрагивал, задирал башку вверх и зорко смотрел осоловелыми глазами на окружающую действительность. “Не спи — замерзнешь”, — бросил я ему на ходу. Он моргнул мне два раза обоими глазами и открыл было рот, чтобы что-то ответить, но я уже был на лестнице…»

«Казалось бы, единение славянских народов на основе общей истории, языкового родства и отчасти схожего культурно-духовного склада, тем более перед лицом общей для всех глобальной опасности денационализации и дехристианизации — такое единение ценно и полезно всем. Однако любое хорошее дело можно превратить во вредное, если поставить во главе его людей, служащих иным силам и идеалам, в данном случае духовно враждебным идее подлинного славянского братства, которое организаторами втискивается в рамки “славной победы над фашизмом” и советской идеологии недавнего “братского” соцлагеря…»

«Но где-то есть мой дом, / на этот не похожий — / там чистота кругом / и свет горит в прихожей. / В окне отражена / хрустальная подкова, / и ждёт меня жена / хорошего такого...»

Роман финской писательницы Эмми Итяранты «Дневник чайного мастера» переведен более чем на 20 языков, на английском он называется «Память воды» ("Memory of Water"). В Финляндии роман стал победителем конкурса научно-популярной и фантастической литературы. Это роман-антиутопия, в нем предстает мир, который может стать реальностью: нет больше зим, земля превратилась в пустыню, а реки давно пересохли, военные контролируют запасы пресной воды и властвуют над людьми. Нориа, главная героиня книги, не боится бросить вызов системе, что приводит к роковым последствиям. Сейчас Эмми Итяранта заканчивает новый роман «Ткач» или «Город ткачей» – а, может быть, он будет называться как-то иначе – когда выйдет в свет. В ноябре 2016 года Эмми Итяранта приезжала в Красноярск и представляла на книжной ярмарке КРЯКК свою книгу «Цвета антиутопии. Чем отличаются негативные сценарии будущего в России и Европе».

А мы еще ничего не понимаем. И офицеры из политотдела, видать, тоже не понимают. И тут как вывалится из полковника: — Кто разрешил икону в офицерской землянке?

И курсы пооткрывали, и книги были прописаны, и материалы предыдущих экзаменов ходили по рукам в изобилии. А сам экзамен, внимание, можно сдавать на том языке, который ты выбрал, включая русский. Грех говорить, что «нас не хотели, нам ставили препятствия».

Много сил взяло найти местонахождение храмовой меноры, еще больше – «освободить» ее из вражеского плена, и совсем уж неподъемным оказалось доставить светильник в Иерусалим.

Текст посвящен швейцарскому художнику и скульптору Альберто Джакометти (1901–1966), уроженцу итальянской части Швейцарии, родившемуся в семье художника-постимпрессиониста Джованни Джакометти. Жене начал делать записи о Джакометти с самого начала знакомства с ним, то есть с 1954-го года. Книга не следует точной хронологии, а скорее передает впечатления Жене от той или иной встречи с Джакометти или с его произведениями. Этот текст является развитием темы художника, его одиночества, близости его произведений с миром мертвых (Смертью).

Долгие века истории сглаживают случайности вроде войн и природных катаклизмов. Ясно, что за удивительной стойкостью неравной развитости народов — «что-то есть». Каверзное «нечто», избегаемое ныне в публичных разговорах, упорно не даёт осуществиться ожидаемому «всеобщему» движению «вперёд».

Мне кажется, что после воцарения Путина ЕГ сильно разочаровалась в русском народе. Ее продолжали интересовать, главным образом, две вещи: семья и Израиль. Она была отчаянная сионистка, таких теперь редко встретишь.

Казалось бы, о чем беспокоиться нынешним хозяевам жизни? Ан нет, что-то не дает им покоя. И это «что-то» – те самые шестидесятники. Для тех, кто нынче у власти и у денег, шестидесятники – немой укор. Как вечная зубная боль. Как постоянное напоминание о том, что были и есть люди с идеалами, те самые люди, на чьих плечах они ворвались во власть и дорвались до денег.

Немецкая писательница из ГДР Криста Вольф, лауреат многих литературных наград, в том числе Немецкой книжной премии и Премии Томаса Манна, известна русским читателям своими романами «Размышления о Кристе Т.», «Медея», «Кассандра» и др. Она десять раз приезжала в СССР и с официальными делегациями, и просто в гости к друзьям. Эта книга — ее впечатления о Москве, Киеве, Ленинграде, Риге, размышления об общественной и политической жизни, о судьбах русского и немецкого народа, о литературе и жизни людей в нашей стране. Криста Вольф рассказывает о своих коллегах-литераторах и переводчиках — Ефиме Эткинде, Льве Копелеве, Константине Симонове, Вере Инбер, Альберте Карельском и многих других, с которыми ей довелось встречаться. «И еще я твердо решила: буду учить русский», — написала она после первого приезда в Москву.

Покончив с евреями, казаки перерезали и поляков. "Как вы поступили с евреями, так и мы поступаем с вами", – заявил Кривонос польским старшинам. Перед тем, как убить князя Четвертинского, казаки изнасиловали у него на глазах жену и двух дочерей. А князь был очень тучным и не мог стоять на ногах. И подошел мельник из бывших крепостных, снял шапку и сказал с насмешкой: "Что пан прикажет?"

Уже больше месяца Корчак мотается по Палестине. Это его вторая поездка на Святую Землю. Нет, надо быть честнее перед собой – не на Святую Землю, а в Эрец Исраэль. Немало выпускников его Дома и бывших “бурсистов” покинули Польшу, чтобы начать здесь новую жизнь в полном смысле слова с нуля. Они присылали письма, звали приехать. Корчак смотрел на энтузиастов скептически.

Великий провидец Томас Манн с самого начала постиг, насколько тесно переплетены судьбы еврейские с судьбами общечеловеческими. Он одним из первых продемонстрировал цивилизационное измерение не только еврейского вклада в культуру, но и Катастрофы европейского еврейства. Тот "закат Европы", который начался с уничтожения и предательства ее еврейства, с развязывания "каннибализма без берегов", продолжается и в нынешней Европе с ее «гуманизмом без берегов».