Проза

И вскоре Серёжа бежит по улице, перепрыгивая через солнечные лужи, через разъезженные чёрные тракторные колеи полные жидкой грязи. Синий трактор с большими колёсами и телегой стоит у соседнего дома. Там живёт весёлый рыжий тракторист Василий со старой матерью…

Старик знал, что это его последняя зима, предчувствие ещё никогда не подводило. Смерти он не страшился. Не далее, как вчера «костлявая» вновь напомнила о себе, по ошибке забрав соседа по комнате — интеллигентного вида суетливого старичка в очках с треснутым стеклом. Они любили перед сном поговорить о прошлой жизни. Теперь кровать у окна пустовала, жутко отсвечивая в ночи голыми ржавыми пружинами.

Обречено махнув рукой, он сел в машину и, развернув ее, помчался прочь. Кинув вслед равнодушный взгляд, я взяла сумку поудобнее и побрела домой, думая о том, что об этой истории никогда и никому не расскажу. Как и сотни других, изнасилованных.

Сегодня моя хозяйка совсем другая – не узнаю её. Вместо корма для собак подала мне кошачий, который носит уличному коту Ваське – она действительно думает, что я стану это есть? Ходит по комнатам, что-то напевает, я бы даже сказал, не ходит, а парит, пританцовывая – где же музыка, не слышу её или я за одну ночь так состарился, что оглох?

В Белом городе наступило лето. По утрам трепетные комочки отдыхали в беседке. Вокруг пищали домофоны, гулко хлопали дверцы машин и звучно порыкивали моторы. Люди разъезжались по своим делам, а кошечка с мышкой отправлялись по своим.

Спустя год, Марийка сдала государственные экзамены, получила диплом с отличием и направление на учёбу в Ашхабадский мединститут. До начала учебного года оставалось несколько месяцев, и девушка решила в это время поработать в городской больнице, в Гори, где по-прежнему жила с матерью. Проходя привычной дорогой по булыжной мостовой, она часто останавливалась в том месте, где был ранен Максимилиан, когда бежал к ней под дулами автоматов.

Не успел начаться рабочий день, как на телефон главбуха Маргариты Андреевны – дамы, неумолимо приближающейся к пенсионному возрасту, обладающей богатым воображением и умеренным валовым доходом, пришло невразумительное сообщение, от которого она зябко поежилась: «…ходи…пр.. щ…ться…3 бца...».

Когда римские солдаты, извергая рёв из тысяч глоток, в восторге и упоении победы, ворвались на плато Масады, их встретила гробовая тишина. Лишь налетавший порывами ветер из Иудейской пустыни метался между тридцатью семью сторожевыми башнями крепости, издевательски завывая и хохоча. Двери всех домов были открыты, но дома были пусты.

Это важный источник для изучения жизни и деяний заметного государственного деятеля. Однако проверка подлинности документа, к сожалению, не представляется возможной. Так до настоящего времени не сохранилось образцов почерка Цахеса. Да и, если бы мы ими располагали, их нельзя считать однозначным мерилом истинности, поскольку нет способа установить, заполнена ли тетрадка рукой самого Цахеса или автобиография переписывалась.

Без прошлого нет настоящего – и всё же смысл этого произведения, более понятный вымирающим поколениям рождённых в СССР, направлен в будущее. Колесо истории вертится даже тогда, когда от него отворачиваются, и проблемы, поднятые Сидом, – являющиеся по сути наследством предыдущих эпох – ещё станут сегодняшним днём двадцать второго века.

Это он записал мои слова в своём дневнике 1971 года: «Мужчины мои, мальчишки, – я всегда говорила вам, что жизнь – это прежде всего радость. И если Новый год, значит, нужна ёлка. А вы сопротивлялись и не хотели праздников. Но я окажусь права. Коммуна распадётся. История СИДа станет предметом пристального и враждебного внимания. Осядет под замком. Я спрашиваю нас всех: „Мир – что, просто бездна, в которую мы канем? Память – что, сквозная рана, которая зарубцуется со временем? Но как же мы есть тогда друг у друга и останемся?“».

Пьеса в двух действиях по рассказу Аркадия Аверченко «Здание на песке»

Никто не заметил, как возле Рудика возник парень с видеокамерой. Чёрная футболка, джинсы, спортивная кепка с длинным козырьком… Он был такой никакой, что взгляды скользнули мимо него. Он с аппетитом уплетал многоэтажный бургер.

Под вечер в «Юности» собиралась разношерстная публика: жуликоватые прозаики и поэты, авантюристы, авангардисты, сталинисты, стюардессы, греческие певцы, волоокие девицы с видами на жизнь, мрачные студенты Лита, буддистские монахи, бомжи, жены бандитов и прочая. Все эти забавные люди приходили в «Юность», словно возвращаясь в своё прошлое. В то время, когда они не были прозаиками и поэтами, авантюристами и авангардистами. И всё ещё было впереди, а не позади.

Людмила развернулась и быстрым шагом покатила за собой бордовый чемодан. Она рыдала почти в голос и не оборачивалась изо всех сил. Только раз, уже издалека взглянула на Серко. Кот, казалось, сделал движение ей вслед, но остановился посреди дороги, царственно сел, как умеет только он, и тоже заплакал, только тихо-тихо, как плачут брошенные игрушки.