Проза

Эта история о несломленности наших героев в условиях дикой зависимости от государства, когда внешние обстоятельства, казалось бы, не оставляют шансов, подавляют, принуждают, готовы уничтожить... Это история борьбы и победы сильных характеров над окружающим враждебным миром.

Он был очень доволен. Пройдя вокзалы, подъезды, подвалы, чердаки, бойлерные, теплотрассы, он наконец нашел свой маленький уголок, где никто не пинает ногами, не плюет в тебя, не оскорбляет, не спускает на тебя собак, и ты можешь находиться совершенно один.

Конечно, Саша имел в виду кока-колу, но в его произношении сокращённое название кока-колы coke прозвучало как cock, что имеет совсем другое значение.

Я был взвинчен и взволнован, но отмщение мне удалось. Казалось, что я дрался не за себя, а за тот древний народ, народ Давида и Эсфирь, который не смогли покорить ни персы, ни римляне.

Потом я узнал, что если ты не еврей, то бояться тебе в этой школе было, в общем, нечего. Других делений местные не знали. Хотя некоторые ребята не вполне были во мне уверены, потому что из детей ни один ведь еврея в глаза не видел.

Первое, что он услышал, было попискивание приборов – равномерное, ритмичное, и даже весёлое, как ему показалось. Он открыл глаза и увидел врача и медсестру, склонившихся над его кроватью.

Обмылком стирального мыла старательно и долго натирал «родной» конец веревки. Завязал, продел голову, попробовал: елозит. Теперь не переваливаться через подоконник головою вниз, а забраться на него с ногами и свесить их на улицу. Когда это удалось, то, еще немного продвинувшись вперед, оттолкнулся ладонями и соскользнул вниз.

Иван вздрогнул, будто к нему подключили ток высокого напряжения. В его мозгу соединились связи памяти. Не тот ли это поезд, о котором он читал в газете, а потом видел в программе «Очевидное - невероятно»? Рассказывалась история (он мог сейчас слово в слово ее повторить) о пропавшем пригородном поезде с тремя вагонами «Симферополь-Севастополь». Поезд, битком набитый пассажирами, ехавшими на отдых, не доехал до конечной остановки - пропал. Но самое интересное, что этот самый поезд видели в Конотопе во время гражданской войны.

В свете мерцающих огоньков он видел лишь удивление на плоских темных лицах; вдобавок вдруг с удивлением обнаружил, что те, кажется, вообще не понимают русского языка, хотя вроде бы внимательно вслушиваются в его речь. А это уж было что-то новенькое, как хотите. Прежде вся эта публика отлично понимала по-русски, хотя, само собой, коверкала родную речь… Что же теперь-то сделалось? Живут, понимаете ли, чуть не в центре города, а по-русски ни бельмеса?!

День клонился к закату. Над лагерем разносились запахи жареной свинины и звуки уже современной музыки. Молодые девушки в набедренных повязках яростно соревновались в танце с обручами. Меж ними носились разгорячённые алкоголем и молодыми полуголыми телами два седовласых джентльмена, забывших о возрасте. И вообще обо всём на свете.

В итоге на пару с Никитой, загорелый до черноты, худой, в дырявой одежде, я сидел у колониальной церкви Святой Лючии, ну а американка, так и не узнав меня, теребила шевелюру своего техасца, который, не оборачиваясь, басил: «O, honey». Это несправедливо, так не должно быть. Если бы я знал, кто меня сдал тогда, словно шавку…

На тощих птичьих ногах бродил по камням он, и красным подземным огнем горели следы его, трехпалые когтистые метки, и мутной, нечистой водой вскипали ручьи, в которых утолял он жажду свою. Серым, осклизлым угрем таился в речном иле, сонмами падальщиц-мух кружился над лицами путников и пастухов, ревел в тростниках разморенным жарой бегемотом, нешама бли гуф, душа без тела, сумеречное порождение субботы.

Since that day, their disappointed neighbors had been waiting in vain by the windows to get a glimpse of this loving odd Russian couple, but never again did they see their merging silhouettes, rambling aimlessly through the deserted Parisian streets, slowly drifting into night quietude.

По полю, где сено уже собрано в стога, пыль, слепни и жара, торопливо шли беспорядочной толпой дети и усталые солдаты. Последним брел пьяный и веселый сатир. Когда он подошел ближе, она узнала в нем художника в молодости, но он засмеялся ей в лицо и стал похож на себя нынешнего, с бессильным оскалом черных зубов.

Уже робко забрежил осенний серенький рассвет, и священника в черном долгополом подряснике, с поблескивающим крестом на груди, было хорошо видно. Все напряженно и ожидающе уставились ему в спину. В узкую щель между створками ворот храма, почти на уровне паперти, высовывался вороненый короткий ствол автомата...