Проза

Когда на пути девушки возник хмурый тип в надвинутой на глаза шапке, Настя успела виновато улыбнуться ему. – Дура ты!.. – мрачно сказал грабитель.

Сырая, мрачная, непроглядная тень висела над страной довольно давно. Сперва под ее прикрытием орудовали убийцы и душегубы, потом душегубы и воры. И как закономерный итог служения им, человеческие души протерлись, истончились и стали совсем невесомыми. Настала эпоха плесени.

Лица мудрецов были щербатыми, словно булыжники; едва удавалось различить на них глаза, нос, рот и несколько полосок всклокоченной бородёнки. На голове у мудрецов вились не то косички, не то растерзанные по ветром шляпки. К горлышку ваза сужалась; оканчивалась она широким раструбом с закруглёнными краями. На горлышке были вырисованы два жёлтых и, пожалуй, чересчур маслянистых цветка.

"...Мои глаза стали ночной бабочкой, теперь я вижу то, что никто другой не видит – что мир вокруг полон воды, что рыбы плавают сквозь нас, как указатель, что стебли звёзд доходят до земли и как они колышутся от ветра, и что луна – это лишь желтая гвоздика с привкусом серебра. Ты ведь за ней пришел сюда? Только она не лечит чуму".

Указатели приводят на берег легендарного Беломорско-Балтийского канала имени тов. Иосифа Сталина. Мир не знал подобных способов возведения гидротехнических сооружений. До ста тысяч заключённых выгоняли на строительство ежедневно, многих тут же расстреливали. Земля до сих пор по берегам шевелится, стон стоит, а ведь сколько лет прошло! Исполняя предписание знаков, расстреляли священников, переплавили колокола, иконы построгали на лучину для растопки.

1953 год начался делом врачей, изгнанием с поста секретаря комсомольской организации курса мальчика-еврея – сталинского стипендиата, арестом двух студентов-пятикурсников якобы за антисоветские анекдоты, рассказанные во время вечеринки.

Когда Мандельштама вывозили, он не подавал признаков жизни. Отчего Моисеенко и полагал с уверенностью, что видел не обморок, не преддверие смерти, а саму смерть поэта. Ее причиной скорее всего был начинающийся сыпной тиф: руки Мандельштама дрожали, температура, казалось, была высокой.

два. Наконец, когда начался четвёртый год ожидания, не выдержал. Приколол к пиджаку колодку с ленточками орденов и медалей и поехал в Москву.

Его худые морщинистые руки, покрытые куцым мхом седых волос, все время дрожали. Старик этого очень стеснялся. Когда ему чудилось, что кто-то смотрит, он начинал теребить одной рукой кончики пальцев другой, чтобы скрыть это подлое дрожание. Казалось, что дрожь в руках выдавала окружающим всю его подноготную, все мелкие и неприглядные страхи.

Тогда родной город дяди Миши был маленьким, в тридцать с мелочью тысяч жителей. Зато и тогда уже он был старинным. У него имелась своя уездная история, и вокруг него располагалась сплошная история. Здесь народолюбивые ссыльные создали прославленный Музей, куда в пяти поколениях сносились и свозились различные незаурядные древности, и скифские, и гуннские, и тюркские. Здесь в Спасском храме иронически венчался чугунными кольцами вождь мирового пролетариата, отбывавший неподалеку свою бархатную ссылку. В связи с этим скромный, какой-то наивный храм стал воистину вдвойне Спасским, поскольку большевики, натолкнувшись на такое обстоятельство, не решились его закрывать, один из тысяч, а только разорили его лаконичную колокольню и поочередно гнобили и гробили его настоятелей.