Поэзия

Войти в горячий лес и замереть, вдыхая дух, настоянный на травах. И жизни нерастраченную треть истратить на неправедных и правых захочется зачем-то у корней в суглинок влажный въевшегося клёна. Какая тень под ним. И можно в ней смотреть, как муравьиная колонна уходит по стволу куда-то ввысь.

...как будто рыбы, проплывали зал облепленные тиною светила, – а помнишь – ты меня почти не знал, а помнишь – я тебя почти любила, а помнишь, ангел, как издалека мы праздновали жизнь в её развале, как честно мы валяли дурака, как нежно мы друг друга убивали?

Доисторическая жуть – сибирский тракт и звон кандальный, последний бой, последний путь, блатной некрополь коммунальный… Прощай, гражданская война! Отныне – горе по колено. Свободы красная цена, иллюзий траурная пена…

как ни тряси из пастушьих сумок вытряхнуть стадных примет рисунок просто невмоготу след от закатных простыл форсунок не за горами луны оклунок свалится в темноту

Это сизые пчёлы ночной небосклон обшивают, узнаёшь своё детство в Медведице, Овне, Стрельце, собирается память в комок и уже времена не пугают, только больно за детские слёзы на сбитом крыльце...

родина смерти – годовые кольца моего леса округляются стволы год за годом кольцо за кольцом словно детство отращивает круговую броню отдаляет себя собой от топора покуда жива память крон память корней

Работа, работа. Дела, дела. И нет ничего. Инда жизнь прошла. А где-то Арджуна общается с Кришной. А где-то Печорин – богатый и лишний. Учила, учила. На пять, на пять. И нет ничего. Весь филфак – и_падь. И снова бухгалтер общается с боссом. Царапает принтер «Отчёт по испо… сумм…»

Серые перья хмурых ночных колдуний В сумерках серых топорщатся и теснятся, Вниз по тропе, сверкающей в полнолунье, Тени к протоке спускаются, не таятся. Кажутся бестелесными, неживыми, Сходятся, растворяются, расстаются, Лёгкие, златокудрые херувимы – Отсвет ночных теней на небесном блюдце...

Но был ещё и старый добрый Вильнюс, ведь только здесь могла бы я увидеть величественный маятник Фуко, непогрешимо двигающий в лузы тяжёлый шар, сияющий, как солнце над мраморным песочным циферблатом.

В этом углу, где до родины ближе ползти, чем до Москвы, полюбуйся – какие закаты… Ночь обезболена воздухом, как опиатом, – царствуют звёзды. Фонарь на столбе не в чести.

Очень нужно, чтобы было время ни на что – на странные раздумья в предзакатной комнате, плывущей в неизвестность: брошенные вёсла унесло течением неспешным – и сердечный компас неисправен.

Вот нищие щеголи бродят попарно И спорят о судьбах России, И время пустое проводят бездарно. Ни в Смольном ещё и ни в Зимнем не ботает кодла по фене И Осип хохочет в кофейне.

Тверской весны угрюмый вид Напомнит старого бродягу: В грязи, потрёпан и небрит, Окурком ТЭЦ вовсю дымит, В кармане сжав Лазури флягу. На коже – сыпь дорожных ям И вены вздуты половодьем… А по нахмуренным бровям Трамвай ползёт ко всем чертям, И на Советской в ноль уходит…

Мы были в Париже, мы были в Берлине. Европа лежала у наших сапог. Соскучился некто по русской дубине. Пора нам напомнить про старый должок.

Я в дорогах страны, как в верёвке, так запутался – кости трещат! Я пожизненно… «в командировке» без надежды вернуться назад.