Культура

Есть люди, чьё присутствие в мире, в движении жизни, в судьбе столь важно и естественно, что с годами начинаешь осознавать существование такого человека, связанного с тобою свыше узами таинственного родства, как неотъемлемую часть дарованного однажды и всё более открывающегося тебе бытия. Таков для меня Леонард Данильцев.

Об Игоре Чиннове, а также о Юрии Иваске и Страннике замечательно пишет старейшина нашего литературного цеха Валентина Алексеевна Синкевич. В прошлом году отмечалось её девяностолетие. Поразительно много сделала для литературы Валентина Алексеевна. Помимо собственных книг, она была редактором, движущей силой альманаха «Встречи» – одного из лучших поэтических изданий за пределами России.

В начале 70-х годов Галича уже нигде не печатают и все концерты запрещены. Он поет только на домашних вечерах для друзей и надежных людей. Горькая и неотвратимая тема отъезда становится в его творчестве главной, он пишет альбом «Песня Исхода», где 24 песни.

Стихи еврейских поэтов, с их особым духовным настроем, порою печально-щемящей музыкой, переводила Анна Ахматова, Павел Антокольский, Владислав Ходасевич, Эдуард Багрицкий… Имя Ханоха Дашевского в «Пространстве перевода», серии книг московского издательства «Водолей», появилось сравнительно недавно, но сегодня он один из самых значительных современных переводчиков с иврита и идиша на русский язык.

Важно понять, что это идеалы не «рефлексивного плана», но «плана действия». Огрубляя, можно сказать, что эти идеалы М соответствуют жизненным установкам Пьера Безухова 1812 года, решившего, в конце концов, совершить теракт против Бонапарта (Антихриста), или установкам холодного «разума действия» Андрея Болконского, готового пожертвовать жизнью ради долга.

«Эдикт о веротерпимости» (313 г) Константина (Великого) распространялся и на еврейскую общину Кёльна, впервые документально упомянутую в 321 г. Нет сведений о каких-либо притеснениях общины вскоре занявшими Колонию Агриппины франками и ненадолго оказавшимися на Рейне гуннами, от которых по легенде спасло жителей города покровительство святой Урсулы.

Особенно не понравилось партбоссам, что герои фильма рассказывали с экрана о дьявольских допросах и пытках в НКВД, об организации колхоза с помощью 12 вооруженных милиционеров, о тяжком труде сельских женщин, плохой системе образования, дискриминации и репрессиях в отношении «киргизских» немцев и чехов…

Не раз приходилось видеть, что самые шумные, самые крикливые русские патриоты — люди с не с русской родословной. Инородцы. Любопытный парадокс, не правда ли?

Заканчивается «эпопея» с «Бабьим Яром» чуть комично. К Евгению домой пришли два высоких широкоплечих парня. Смущаясь, объяснили: «Товарищ Евтушенко, узнав, что Вам угрожают за Ваш «Бабий Яр», общее собрание нашего института поручило нам охранять Вас». Как оказалось, парни эти не были знатоками поэзии, в чем честно признались, но… один был чемпион по боксу, другой — в национальной сборной по вольной борьбе…

Павел Сергеевич говорил: «Мне повезло в моей жизни: на всем ее протяжении я был окружен достойными, благородными людьми, по отношению к которым я испытывал чувства любви и благодарности. Я могу припомнить только трех людей, которых я откровенно не любил».

Так кто же такой писатель? Шарлатан или демиург, проповедник добра или богомерзкий дух растления, а, может быть, просто отживший свое и потому лишний «винтик» в обществе торжествующего «свободного рынка»?

Открытки и письма написаны наспех, зачастую в кафе и ресторанах, между двумя чашками кофе или чем покрепче. Но этим они и дороги. Они рисуют и передают характеры людей. Разве этого мало? Читайте и наслаждайтесь…

Получилось так, что симфония пробыла под спудом почти полтора века. И вдруг, освободившись от гнёта и пыли, восстала как птица Феникс, ворвалась в репертуар лучших советских оркестров. Появились исполнители и пресса, появилась и легенда об официальном авторе.

Разве мог он представить в те адовы дни, что пройдут годы — и как раз на месте сожжённого гитлеровцами родительского дома и других соседских домов построят здание Белорусского художественного музея, и будут там его картины…

В плагиат Дегена всем, знающим героическую биографию этого великого, смелого, мужественного, талантливого и абсолютно честного человека, поверить невозможно. Невероятно, чтобы израненный 20-летний лейтенант Ион Деген читал в 1945 году на посвященном ему вечере в Доме литераторов не свое, а присвоенное им чужое стихотворение.