Рассказ

...мне тут надо для конкурса написать юмористический рассказ, условие – должно быть ровно двести слов. Дай идею. - Вот тебе сразу готовый рассказ. Запоминай. Друзья решили однажды подшутить над рядовым Шульцем и подпилили доски в туалете. Итак, написано десять слов. Остальные сто девяносто слов сказал рядовой Шульц, когда провалился в туалет…

Многие смеялись над Володькой, когда он в деревне появился. Некоторые издевались. Особенно подвыпившие. Мальчишки первое время, когда сталкивались с ним, пальцами показывали на нескладную грушевидную фигуру, на галифе и стоптанные тапочки, на линялую грязную майку и китель с блестящими пуговками. Показывали на него, смеялись над ним и обзывали – дурачком.

Постройки, дома несли в себе стиль времён казачества, когда вольный разбойный люд во главе с Ермаком покорял Сибирь. Одну сторону поселения загораживал высокий частокол. По небольшой улице городка ходили люди. И люди эти были казаки, у одного из них мы увидели длинную старинную пищаль на треноге, у других на поясе висели сабли и в руках были пики.

Она зачитала вслух плохо переведенную с английского языка заметку какого-то известного университета о том, что проживание за границей обогащает творческий потенциал человека. Это сообщение потрясло местное эмигрантское полубогемное общество до глубины души, так как, по воле случая, все они были иностранцами в этой одной ими же избранной стране.

...И куда бы ни посмотрела, повсюду ей мерещится лишь румяное, самодовольное лицо её ученика. Чем-то похож на сытого хорька… Господи, ну зачем обижать животное! Она видит холодный взгляд Брыкина. Видит, как шевелятся его полные красные губы, и на неё всё падают и падают ледяные слова...

...Услыхав такое, Зайдин чуть не задохнулся от гнева. Уши его вспыхнули горячим огнем, щеки покрылись рваными красными пятнами. "Ах, ты мерзавец, - взорвался он запоздалой ревностью. - Никакой ты, оказывается, не Воинов из Гидротехнического, а тот паршивый фрукт Фалькевич из Строительного...

Я подождал немного и тоже заснул, а рано утром проснулся от какой-то возни и хохота. В свой сучочек я увидел, что Щюра лежит на Белке, а сверху на Щюре лежит наш Леопольд и дерет его спину своими длиннющими когтями. Леопольд орет дурным голосом, Щюра под Леопольдом стонет, а Белка под Щюрой хохочет.

...Я же ясно сказал: она в эти минуты представляет, что она с ВИА, то есть с Виктором Игоревичем Антоновым, с которым в круизе познакомилась. - Врешь! – закричал оскорбленный завлаб. – Она в круиз с подругой поехала! - А подруга связалась с ФБР... - С кем? – тихо-тихо спросил он. - Ну, с Феликсом Борисовичем Рувимчиком. Он тоже был на корабле...

В современном разговорном иврите слово "халеби" стало почти нарицательным. Когда тебе говорят: "Не спорь с ним, он типичный халеби" — это значит, что спорить не стоит. Халеби ни за что на свете не признает своей неправоты.

— Нет, я не немец, — спокойно сказал Крапива. И гордо произнес: Я — еврей! Наступила абсолютная тишина.

Важнейшим из искусств для него являлась поклейка обоев; искусством этим он владел в совершенстве и посвящал ему всё свободное от работы время. Заказов у талантливого разработчика было навалом, в месячишко выходило не меньше полутора штук деревянных, и это — не считая 200-рублёвого оклада в КБ.

Привидение делать легко, на его поддержание много сил не требуется, отсюда и доступные цены. Да и создать его можно каким угодно — хоть человеком, хоть драконом, хоть всадником без головы. Фантомы же — работа значительно более сложная, можно сказать, филигранная, требующая мастерства и немало силы, а потому дорогая.

Все еще молодой (тридцать девять лет!) врач, кандидат наук, без видимых изъянов, неженатый, разгуливает на свободе! Каждое утро, переступив порог клиники, он слышал, нет, вернее, чувствовал, как секретарь кафедры неврологии, почтенная Амалия Эрастовна, беззвучно трубит в невидимый охотничий рог, оповещая весь женский коллектив, что дичь вышла из укрытия и появилась в поле зрения.

«Вдоль бревенчатой стены дома, до самого проема входной двери, тянется полоса разнотравья. Тут и кружевная вязь тысячелистника, и зонтики луговой герани, и желтые мордашки львиного зева, и острые, как скальпель, ленточки пырея, и зернисто-бархатные бутончики полыни… Под ливнями всё это содружество покорно клонится ниц, опускаясь частично и в подставленные нами под крышу тазы с ведрами. По-видимому, с этих-то стебельков и соскальзывают в воду ящерята...»

«Но если раньше горе все-таки отступало, то теперь оно вдруг оказалось прилипчивым как боль в спине от спортивной травмы. Прошла неделя, потом еще одна. Настя потеряла аппетит, ее стала мучить бессонница, а темное пятно внутри нее, то самое, откуда звучал холодный голос, становилось все больше и больше. Настенька уже откровенно боялась, потому что у нее не было силы противостоять бездушной правде…»