Эссе

Для этого накануне, т.е 12/I мы с Верой привезли на санках гроб с Вас. Острова на Мытнинскую. Переночевали у С.А. в 6 утра покушали. Завернули Мотю в чистую простыню, положили в гроб, стащили с 4 этажа вниз, впряглись в санки и вдвоём с моей черноглазой повезли по Шлиссельб. шоссе.

Еще три года назад я никак не мог найти работу, и вот теперь мною дорожат, и я даже могу ставить свои условия. Я посоветовался с несколькими друзьями. Приговор был единогласным: работа в Мемориал госпитале, известном своими классными специалистами, в том числе и патологоанатами — замечательная возможность, упускать которую нельзя.

Шансы конкурирующих мемов на выживание и дальнейшее развитие, равно как и размеры причиняемого ими ущерба, определяются вовсе не убедительностью их теорий или степенью их кровожадности, но одним-единственным вопросом: сумеют ли люди, собравшиеся под знаменем этого мема, создать в течение немногих поколений реальную общинную жизнь.

Американским людям всегда рассказывают власти и медиа, интеллектуалы и различные лидеры, что движение Кинга не было насильственным и что расисты убили его. Но почему-то очень редко, а чаще всего никогда не упоминается исход белых. Лично я никогда об этом не слышал.

Оправданием эмиграции озабочены, конечно, сами эмигранты. Оправдания эти в разные годы разные. Сейчас они, как правило, ориентированы не на «верх» ― на «низ» человека. Уже никто не только не скажет ― даже не подумает: «Мы не в изгнании, мы в послании».

Для Максима Шраера, эмигрировавшего в США молодым человеком и сохранившего родной язык (при этом он принадлежит к редкой породе двуязычных авторов), органично и естественно писать о том, что он видел и прочувствовал, не обряжая своих героев в чуждые им маски, не скрывая их национальную идентичность.

Среди историков науки и биографов Гейзенберга нет согласия по такому простому вопросу: когда Гейзенберг передал свою эпохальную статью о «соотношении неопределенностей» в редакцию журнала «Zeitschrift für Physik» – до того, как все противоречия между ним и Бором были улажены, или после.

Мне представляется, что причина неприсуждения Е.К. Завойскому нобелевской премии была не одна. Это был целый клубок, скрученный из множества больших и мелких, объективных и чисто субъективных обстоятельств. И чтобы попытаться понять, в чём же было дело, не имея под рукой практически никаких официальных документов, а только журнальные публикации и книги, надо рассмотреть, по крайней мере, две стороны в механизме присуждении премии.

Для самого Шагала ритуальность «коробочного сбора» (внутриобщинного хасидского подаяния) имела глубокую внутреннюю значительность. Он понимал, что духовные раввины, имевшие в религиозных еврейских массах значительный авторитет, не имели официального статуса у власти и посему существовали лишь из средств негласного «коробочного сбора».

И если раньше музыканты относились скептически к его успехам и открыто смеялись, глядя на его не сходящую с лица безумную улыбку (независимо от исполняемой им музыки), то сейчас я уже с изумлением узнаю, что его взахлёб хвалят музыканты! То есть, профессионалы, которые должны вроде бы отличать Мону Лизу от карикатуры на неё.

Он безумно ревновал меня ко всем детям, даже к моему взрослому сыну. И если я дотрагивалась до другого ребенка или ласково разговаривала с ним, то быстро и метко наносил удар исподтишка, как бы утверждая, что моя любовь принадлежит только ему. Отец Тоши — поэт Евтушенко — часто шутил: Лариса, у Вас никогда не было и не будет столь верного и любящего поклонника, как Тоша.

В эволюции Homo обычно находят несколько периодов, разделённых бифуркационными стадиями. Представления об их числе сильно расходятся. Ряд учёных находит, что их было шесть. Такое деление, конечно, условно. Но это не принципиально. Важно, что бифуркационные стадии в истории человечества были и играли важную роль.

В Ленинграде 70-х годов все интеллектуально развитые люди что-то коллекционировали: от театральных программок до экслибрисов. Да и не только в Ленинграде; в аспирантуре я познакомился с одним профессором-математиком (кажется, датчанином) который рассказывал, что весь чердак своего дома занял железной дорогой с колеей 16 мм.

После ухода усатого идола дышать в стране стало легче, но это не значило, что исчезла нависшая над ней тень от крыльев всевидящего стервятника, с когтями на Лубянской площади. Пропал Берия, но остались у власти другие сталинские мастера заплечных дел. Строительство мифического коммунизма продолжалось, а оно невозможно без тотальной лжи и насилия.

Батшев: общественник, да и только. А может, и комиссар. А может, чекист? В кожаночке. Румяный. Глаза — маслянистые. Стишки — все подряд — хреновые. Ну хоть бы строчка нормальная попалась. Так, трескотня. Зато — в любую секунду готов их читать — везде.