Эссе

Общество “Союз Молодежи” мы знаем плохо. Что уж говорить о книге – нет о нем даже статьи. Деятельность этого “общества художников” явно не занимает исследователей. Если его и вспоминают в общих трудах, посвященных русской живописи начала 20-го века, то обычно по поводу каких-либо нюансов и деталей художественной жизни Петербурга, а потому наспех.

Сначала это были стихи. Тоненькая книжечка избранной лирики в мягком переплете из серии «ХХ век. Поэт и время». В широкой продаже его стихов было мало (да и никогда не бывало много), и книжку подарила мне знакомая лоточница в обмен на мой только что вышедший стихотворный сборник. Удивила сухость, с какой она отнеслась к моей просьбе: «да стихи, знаете, не очень...»

«Добро» и эпикея в данном контексте суть одно понятие. Однако, понятия справедливости и добра отягощены в русском сознании не только иудео-христианским или, другими словами, библейским религиозным багажом, но и национальным, как выражался Арон Яковлевич Гуревич, мифопоэтическим менталитетом, совершенно чуждыми мысли Аристотеля.

Но как раз здесь, на этой доминирующей, существенно преобладающей части территории страны – если отбросить многие совершенно неосвоенные и незаселённые пространства Севера и Востока – очень редко и с больши́м трудом удаётся хотя бы иногда поесть по-человечески и вовремя (а как без этого путешествовать неделями и быть в нормальной форме?); но вот выпивки и мест пьянки и разгула – этого даже здесь хватает, даже в некоторых «мусульманских» регионах России.

Мышление на мифологическом уровне предельно конкретно, направлено вовне, на внешний мир объектов. Традиции, гражданские и религиозные обряды, священные тексты – все это воспринимается буквально, как истина в последней инстанции, не подлежащая сомнению и обсуждению. Поэтому мифологический уровень сознания, как правило, сопровождается конформизмом, фанатизмом, фундаментализмом и агрессивным отношением к другим, инакоживущим и инакомыслящим.

Мы привыкли смотреть на войну как на трудное и опасное предприятие, от которого следует уклоняться до последней возможности, а уж если уклониться невозможно, то нужно спешить окончить его, как только поставленные цели были достигнуты. Но содержание данной главы может поколебать этот взгляд.

В намеренно открытом эпилоге оставшиеся в живых, уже получившие Тору, прижимая к груди огромные чемоданы, как знаки непосильной вечной ноши, двигаются в Землю Обетованную. Они вступают в нее осторожно, с сомнением, иронией и затаенным страхом, проверяя на ощупь – ногой, рукой, взглядом испуганного сердца – Слово Божье.

Домохозяйка чувствует себя преданной. То, что красота любви не облагается пошлиной деторождения, ставит ее в тупик. Это – прекрасная пошлина, все с нею сопряженное было смыслом ее жизни. Счастлив, у кого в жизни есть смысл, теперь искать его придется в другом. Стоя перед доской объявлений, она читает по складам: "Куда пойти учиться?" и все еще привычно славит своим дыханьем красоту любви.

Из рубрики "Даты февраля". Два года со дня смерти.

У Петербурга, где жил Иосиф и где живу я, нрав другой. Его прямые улицы подчиняют и заставляют держать спину. Иерусалим, напротив, раскрепощает. Буквально все здесь имеет возможность высказаться. Если фургон захотел встать посреди дороги, то он себе в этом не отказывает. И у белья на веревке есть свои права. Висит, развевается. Показывает, что ничуть не уступает флагу.

Сегодня цивилизованный мир объявляет священными два принципа в сфере международных отношений: нерушимость государственных границ и право каждого народа на самоопределение. То, что эти принципы несовместимы, как бы не замечается. Что делать с народом, находящимся внутри какого-то государства, но захотевшим выйти из него и начать независимое существование? Как провести новые границы?

Есть такое мнение: начни Стендаль как романист, а кончи как эссеист, все было бы иначе, и не пришлось бы ему констатировать, что понимание его произведений — удел «нескольких счастливчиков». Что стоило в первом приступе вдохновенья, когда полон сил и желаний, сойтись с музой молодых: замыслить роман, сотворить поэму? А после, подустав — «всю полноту свершенства испытав» — предаться рассуждениям, как и подобает зрелости.

Что такое умный человек, проще всего, конечно, определить от противного: имеет суждения отличные от суждений других людей. Они, как белые вороны, по-настоящему умные, среди неглупых. Их видно. Очень редко говорят банальности, почти не замечены в штампах – они бы и хотели, так ведь удобнее, но ум препятствует, сопротивляется.

В стране Лагранжа и Пуанкаре, не очень привечающей иностранцев, особенно еврейского происхождения, он сделал достойную – более, чем впечатляющую научную карьеру – был директором исследований в CNRS (Centre national de la recherche scientifique) – французском Национальном центре научных исследований – самом крупном научном центре в Европе.

В клубах и волокнах слоистого, тягучего, поглощающего звуки и тени, тумана, в выплесках тусклого, словно теснимого кем-то невидимым в сторону, на обочину, но упорного, стойкого света, брезжущего сквозь темень, брызжущего сквозь ливень, страждущего, но всё же реющего сквозь снег, – вроде бы, поглядим-ка повнимательнее, высокая, ежели не сказать, по привычке давнишней, – длинная, неузнанная фигура идущего человека.