Воспоминания

Развитие (если в СССР было развитие!) и размещение промышленности в СССР решало внешние по отношению к экономике задачи, причем был явный антагонизм между военными и идеологическими группами. Так, в конце СССР деятели ВПК были за насыщение населения персональными компьютерами — а идеологи против.

Ужасную ссору вызвало письмо моего однокурсника из армии. Кроме лирических, были там философские и политические темы, план создать что-то вроде «Группы освобождения труда». Солдат-срочник, писарь военного училища «грыз» в библиотеке труды Гегеля, Канта, Маркса, Энгельса, Ленина и забыл, что армейские письма «где надо» читают.

Во время войны моя мама погибла в гетто, а я чудом уцелела. Это благодаря Александре Ивановне Кандаковой, воспитательнице нашего детского сада, с которой мы оказались на Волге в городе Хвалынске. А отец нашел меня потом через сестру Александры Ивановны. Находилась я тогда уже в детском доме.

Наш знаменитый СМОГ взорвал изнутри всю московскую литературную жизнь. Так просто, без наказания кому полагается, без бдительного надзора над всеми, ни власти, ни кагебешники оставить всё это уже не могли. С молодыми надо было что-то делать, иначе — иначе мало ли чего можно от них еще ожидать? И так на Западе сколько о них пишут и говорят.

Играя свою роль в спектакле жизни, можно отстаивать своё прочтение «либретто» и спорить с Богом или с любым другим драматургом, на свою ответственность. Необходимо помнить и соблюдать субординацию. Самый талантливый исполнитель может сыграть роль директора театра или режиссера, но не быть им в реальности.

Действительно, через какое-то время дверь отворилась и, как в театре, появился с виноватой улыбкой Марк Шагал. Борис Мессерер сказал, что у него аж дух захватило, когда он увидел легендарного художника с растрепанными по бокам седыми волосами, как у Фавна. Все гости привстали.

Выясняется, что Станиславский многое знал, но подыгрывал жене, ее жалея, письма свои ей диктовал, а она записывала. А сам, «по секрету» от нее и докторов, писал, к примеру, Гзовской. Не мог доверить никому «художественные интимные тайны». Гзовская его не выдавала.

Случайных совпадений не бывает. Вывод напрашивается один: эти дети пережили Катастрофу. Как бы удачно ни разрешились судьбы, им суждено нести в себе непомерный груз и помимо своей воли передавать его генетически. А если говорить не только о детях?

В последние годы он увлекался вопросами квантовой теории измерений и опубликовал на эту тему ряд интересных статей. В то же время он выполнил ряд очень сложных и глубоких исследований по кинетической теории систем с химическими реакциями.

У нас была секретарём кафедры Виктория Васильевна Розанцева, которая мне рассказала, что тогда составлялся «особый список абитуриентов». И была «особая комиссия», занимавшаяся приёмом экзаменов у этих абитуриентов.

Демагогия с небольшой политической подоплекой в те времена иногда помогала. Один из начальников как-то стал мне выговаривать, что я хожу не на все открытые партийные собрания. Как говорится, не обязан, не член партии, но должен. Тут я и ляпнул: «Это что, давление на беспартийные массы?». Начальник побледнел.

Письма проливают свет не только на тайну старинной коллекции. В них целый срез жизни провинциальной русской интеллигенции начала ХХ века. Они так созвучны чеховским пьесам.

То, что все тираны, взлетев к вершине абсолютной власти, применяли одинаково безжалостные рычаги управления, что они и характерами, и стратегией своей делались похожими друг на друга, — очевидный и доказанный исторический факт.

По общему преодоленному расстоянию, удалению от Москвы по расстоянию и долготе, экзотике места, полученным ландшафтно-экзотическим и интеллектуальным впечатлениям, потраченным деньгам и усилиям — самое-самое путешествие! Одновременно — самое утомительно-длительное.

Кандинский пережил реинкарнацию, ставшую во второй половине сороковых годов двадцатого века настоящей научной сенсацией. Душа русского художника вселилась в американского солдата. Случай с Дэвидом Паладиным привлек к себе внимание всего научного мира США.