Воспоминания

Жизнь Верлена поражает моральным и духовным бессилием при неиссякаемом творческом потенциале. Так уж случилось, что на жизненном его пути не было драматических взлетов, героических событий, величественной борьбы. Один лишь распад, сползание в трясину и медленная деградация.

Лев Моисеевич относился к тому типу музыкантов, для которых разнообразная деятельность, кочевая жизнь артиста, безразмерный рабочий день, профессиональное общение были неотъемлемыми нюансами повседневности, в которой «звериная» серьёзность не была спутником таланта.

Автору этих строк посчастливилось не только увидеть и испробовать скрипки Страдивари и Амати, но даже играть на них концерты в течение нескольких десятилетий.

Владислав Николаевич Андреев не был ни диссидентом, ни конформистом. Он был ученым-интеллектуалом. Он был моим Учителем. Он научил меня этому самому интеллектуальному сопротивлению. Интеллектуальное сопротивление подразумевает совершение поступков.

И вот наступает день, когда я впервые берусь за перо. Мелко исписанные листы — единственное упоение, единственная связь с вещественной вселенной. Дрожит мембрана ночи, на уличном островке гаснут один за другим фонари, начинается жалящий сердце алый рассвет, а затем переходит в суматошное утро.

Прикоснулся кистями к бумаге — и на ней мгновенно возникло сотворённое на глазах у нас — чудом, что ли? — волшебное яблоко! Было яблоко это свежим и настолько живым, что хотелось мне потрогать его. Казалось, это яблоко пахло, да как!

Как ни старается Москва выглядеть глянцево и гламурно, а глянешь за подкладку — всё та же труба, всё тот же азарт безобразий и беззаконий, где своему — уютно и спокойно, а пришлому — страшновато и не комфортно.

«Свои детские и подростковые годы я провел в русской деревне, где целыми днями пропадал в лесу. Его душа не была для меня тайной. Но я знал, что она изменчива и скрывает многое, о чем можно судить только по крику птицы, скрипу дерева, треску хвороста под ногой… я ощущал, что тьма лесной чащи враждебна людям, хотя и таит в своей глубине что-то человеческое…»

«— У бриллианта высокой чистоты есть такой тип огранки, когда всматриваясь в него, ты видишь “колодец” — бездонную глубину. А если на этот камень падает луч света, то он играет всеми цветами радуги. Таким должно быть настоящее произведение искусства — заключать на ограниченном пространстве целый мир (а это, безусловно, всегда ювелирная работа автора): богатство эмоций, неисчерпаемые бездонные смыслы. И, конечно, оно должно обладать достаточной “алмазной” прочностью, то есть не поддаваться разрушительному действию времени…»

«Думаю, что бетховенская музыка не раз наталкивала Вампилова на размышления о жизни и искусстве. Поэзия, витавшая в четырех стенах его убогого пристанища, плохо вязалась с нашей тогдашней жизнью, с тем, что повседневно говорилось, писалось, внедрялось в бытие. Судьба великого композитора — череда страданий, перенесенных только благодаря огромной воле, творческой страсти и порыву к счастью, — эта судьба была опорой думающему и чувствующему человеку среди людской пошлости, мелких желаний благ и удобств...»

«Неприемлемо писать на заказ, искажая истину. Неприемлемо описывать человеческие пороки таким образом, чтобы изворотливый негодяй выглядел обаятельно, а порядочный, но неудачливый человек не вызывал сочувствия. Чёрное, на мой взгляд, должно преподноситься как чёрное, а белое — как белое. Нужно не забывать о своей ответственности перед Богом и людьми, так как писатель несет проповедь, а не пустую развлекаловку…»

«Литература — это большая ответственность автора за всех читателей, которые воспримут его слова всерьез и сделают их спутниками своей жизни. Тот, кто выскажется, кто вышлет свое слово в пространство публичной дискуссии и общественных размышлений, должен быть готов к тому, что среди поклонников его творчества найдутся и такие, кто с ним будет соизмерять каждое свое действие. Писатель несёт ответственность, даже если бы у него всего один читатель...»

«Интересна жизнь людей, живших и живущих вокруг тебя, со своими заботами, мечтами, делами, свершениями. Пусть эти свершения и микроскопические по меркам страны (или даже района), но ведь каждый день любого человека наполнен ими, они не только придают людям силы, но и ведут их вперед…»

Школу Столетов не создал. Он сделал другое — он воспитал среду, в которой только и могла возникнуть научная школа. Без деятельности Столетова не появилась бы, на наш взгляд, школа Лебедева: столь же важным условием для возникновения школы, как личность научного руководителя, является и соответствующее окружение, способное воспринять идеи учителя.

Экзаменатор даёт мне тригонометрическое уравнение: «Синус в десятой степени плюс косинус в десятой степени равняется единице». Я нашёл один корень, был безумно счастлив, и побежал, как дурачок, к нему, крича, что я решил уравнение.