Рассказ

Я заботливая, да, конечно, хотя никто и не знает об этом, ну посмотри на меня, посмотри, я же пушила для тебя волосы на ветру в солнечном луче, ты же так любил женщин всю свою жизнь, бедолага!

В среду утром, в десять часов тридцать минут, Коннектикут со своей маленькой подружкой на плече ― не без некоторой торжественности ― пустился в путь. Не был ли этот строй судов в устье подлинным свадебным кортежем? Голландцы, русские, норвежцы, англичане следовали за ним попарно, а беспрерывно пыхтящий буксиришко сошёл бы за деревенского музыканта.

Мертвецы не отступают, навязчиво лезут сквозь небоскребы и автобаны, дачные домики и цветники, пускают гнилые корни в еще не родившихся младенцев, в чужое, презирающее их, будущее. Здесь, на этой земле, прошлое настигло, заранее и навсегда, всех своих детей, не разбирая личных биографий.

В глазах у него вдруг потемнело, спазма сжала горло, закружилась голова, а дальше случилось то, что не принято описывать подробно. Девушка не сопротивлялась…

Потом меня отвели в большую комнату с кроватями, где пять или шесть женщин стонали, кричали, визжали, метались из угла в угол, звали нянечек и засыпали на несколько минут в перерыве между схватками. Вначале их поведение показалось мне несдержанным и не интеллигентным. Но через час-полтора я делала то же самое и сама не могла отличить себя от них.

Ситуация, в которой, по ощущению немцев, Германия, немецкий мир, немецкая культура держат круговую оборону, не всегда сопровождается пальбою из пушек. В Палестине, например, она стартовала в виде студенческого флешмоба.

И тотчас у Арефьева засосало под ложечкой — то была давняя, знакомая еще с молодости мелодия, слова которой, не разумея языка, он переиначил на свой лад: «О, красавица!» И Варя любила эту песню, и не просто любила — то был своеобразный их талисман: лет сорок тому назад под эту мелодию он вел ее, молодую жену, в свадебном танце.

Где бы они ни отдыхали, с ним регулярно пытались заигрывать молодые девицы, но, так как он не знал английского и лишь беспомощно улыбался, когда с ним заговаривали, она, при всей природной ревнивости, не опасалась, что его заболтают и уведут. Но русские туристы добрались и сюда — на некогда далёкую и загадочную Ямайку, известную раньше лишь по пиратским романам да звонкой песне Робертино Лоретти.

Слава Богу, у одного замечательного писателя Марк вычитал и взял на вооружение отличный метод писания рассказов. «Не идёт один, - наставлял мэтр, - бросайте его и беритесь за другой. Если этот, первый, начат хорошо, он сам начнёт – спустя какое-то время – на себя работать. Ты, можно сказать, бросил семя – и если оно живое, то прорастёт и обязательно даст тебе знать, что рассказ готов к продолжению».

Много лет назад ехал в автобусе из Улан-Удэ в Цакир. Жарко, душно, всего две-три остановки за семь часов пути по извилистой горной дороге. Рядом – старичок-бурят – сгорбленный и какой-то истомленный. Я решил, что он не говорит по-русски и вообще всю жизнь пас в степи баранов. Горные пейзажи меня скоро утомили, стало скучно. Старичок думал о чем-то. И вдруг он повернулся ко мне и мягко так спросил: «Вы читали «Похвалу глупости» Эразма Роттердамского»?

- Голда Меир приехала, ты слыхал про это, шлимазл? - Слыхал, ну и что ? - Она приезжала в синагогу на Архипова. Мой сосед Зямка Цукерман сквозь огромную толпу близко протолкнуся к ней на улице и несколько раз чикнул ФЭДом. Теперь ходит по шарагам, вроде нашей, продает фотографии аидам. Я купил три, хочешь свою иметь?..

My nerves are completely shot. I need to calm down. This won’t do. The hurricane might not be bad at all. It might even weaken before it gets to New York. That’s happened before, after all. Any minute now I’ll hear the key in the lock, the door will open, and Mike will be there in the doorway…

I am annoyed. I hate this woman, who calls up suddenly from the telephone downstairs, which means ‘open the door’. I am becoming rigid from confusion in me caused by Yana’s readiness to push the admission button...

Существо, похожее на черта, стояло совсем близко. Не в силах отвести глаз, я разглядывала его морду, покрытую черной жесткой шерстью. Чувствовала запах, слышала его дыхание и ощущала, как привычный мир со скрипом сдвигается со своей оси...

Бутылка коньяка была поставлена так, чтобы ее было видно отовсюду: с кроватей, с углов, но перво-наперво от входной двери, случайно вошедшему гостю. Бутылка осознавала свою значимость. Как статуя, возвышалась она не только над расчищенной специально ради нее голой поверхностью стола, но и надо всеми вещами в комнате...